Макартни передавал слова короля о том, что эта конституция
в надлежащей и сложившейся форме восходит ко временам Филиппа Красивого, а те несовершенства, в которых её обвиняют, изначально не были её неотъемлемой частью, они являются её нарушениями, которые
ни один конституционалист так не стремится исправить, как он сам. Он также добавил, что, поскольку Франция не остров, а континентальная держава, ей требуется армия для защиты её протяжённых границ, и абсолютно необходимо, чтобы государь обладал сильной и обширной властью
.
Тезис довольно неожиданный, поскольку до Филиппа IV, который правил на рубеже XIII-XIV вв., сложилось относительно небольшое количество фундаментальных законов, таких как наследование короны, право первородства и переход трона по мужской линии, да и то последнее очень условно: вопрос стал актуальным лишь в царствование его преемника, Людовика X. Поскольку Людовик XVIII историю отлично знал, столь ранняя дата была названа им явно неспроста. По всей видимости, это оставляло руки короля развязанными, ведь любое более позднее наслоение всегда можно было посчитать «нарушением». Впрочем, в полном согласии со словами короля, Ф. Козанде и Р. Десимон полагают, что «салический закон - это единственный фундаментальный закон и что сопутствующие ему принципы (в том числе неотчуждаемость домена), которые юристы также привыкли считать фундаментальными, представляют собой логические следствия закона о наследовании»
.
Заявив в Веронской декларации о своей приверженности древней французской конституции, король сразу же столкнулся с тем, что его слова были истолкованы как стремление вернуться к Старому порядку во всей его полноте. Это повлекло за собой необходимость попытаться объяснить, что он, собственно, имел виду. Уже в феврале- марте 1796 г. в инструкции графу де Мустье и другим своим главным агентам Людовик XVIII вменил им в обязанность донести до поданных: «Его Величество глубоко верит в то,
1° что все виды конституции, которые покоятся на новых основаниях, чья прочность не проверена временем, неизбежно подвержены потрясениям, которые влекут за собой противоречивость и неясность, особенно если они принимаются в бурные времена под влиянием духа факций,
2° что самое торжественное обещание исправить недостатки монархии может вызвать доверие только на время его царствования, а обещания принять установления, которые предотвратят возвращение этих недостатков, будет недостаточно, чтобы успокоить общественное мнение, которое полагает не менее важным восстановление постоянной конституции,
3° что абстрактные заверения в восстановлении умеренного монархического правления, как и сама «умеренная монархия», которую требуют различные факции в надежде одержать верх и даже некоторые верные, но мало просвещённые подданные, могут быть интерпретированы по-разному
.
Кроме того, агенты должны были заверить, что «в намерения Короля никогда не входило возвращение подданных к тому, что называют Старым порядком». Его цель - не Старый порядок, а древняя конституция, которая «обеспечит им счастье». Аналогичные мысли повторялись монархом и в инструкциях другим агентам
.
Чтобы убедить принца Конде в необходимости принять его идеи и планы, в том же 1796 г. Людовик XVIII обращается к нему с подробным письмом, объясняющим занятую им позицию
. По словам короля, у него есть три варианта. Первый - «отказаться от Конституции, следуя тем предложениям, которые мне будут сделаны», второй - «отказаться от неё по собственной инициативе, предложив её изменить». По мнению монарха, оба варианта означают согласиться «на законы, тягостные как для моих подданных, так и для меня самого». Третий - «придерживаться, как я и провозгласил в декларации, древней конституции». Этот вариант «неизмеримо более благородный», но проблема в том, что древнюю конституцию не отличают от Старого порядка.
Об этой конституции есть лишь два различных мнения. Одни говорят, что она противоречива, порочна, подвержена благоприятным для деспотизма интерпретациям и необходимо её реформировать. Другие идут ещё дальше, они отрицают само её существование и говорят, что необходимо её написать.
Тем не менее Людовик XVIII был уверен, что именно древняя конституция королевства «удовлетворит все добрые умы и заставит замолчать скверные». «Я не хочу быть ни Ликургом, ни Нумой, я - Людовик XVIII, Король Франции», - писал он. Бог не ставил его во главе нового народа, его народ должен управляться законами уже существующими
.
На следующий год Людовик XVIII приходит к тому, что просто вернуться к этой «древней конституции» недостаточно. В составленном в августе в окружении короля проекте
не только говорится, что Франции необходима написанная конституция, но и намечаются её основные контуры. Это, по сути, совершенно новая конституция, состоящая из 25 статей, которые лишь носят название «фундаментальные законы». Они регламентируют и полномочия короля, и правила созыва Генеральных штатов, и границы Франции, и многое другое, включая право на равное для всех налогообложение и равный доступ к государственным должностям.
В том же 1797 г. Курвуазье по просьбе Людовика XVIII сочиняет пространный мемуар «О конституции Французского королевства»
. Отправляя его брату в Англию, король прикладывает сопроводительное письмо, в котором полностью одобряет изложенные в тексте принципы и называет его «одним из самых полных и самых правильных». Этот документ был предназначен стать теоретической основой будущей конституции, в необходимости написания которой Курвуазье не сомневался, и представляет собой обширнейший исторический экскурс, в котором теория естественного права соседствует с историей древних германцев, Руссо с Вольтером, а Монтескье с Платоном. Курвуазье доказывает, что при Старом порядке существовали и свобода, поскольку её ограничивал лишь закон, и социальное равенство, «состоявшее в равных политических правах, дарованных различным сословиям, и в равных гражданских правах, предоставленных всем гражданам». Иными словами, мемуар был составлен абсолютно в той же просветительской парадигме, что и множество текстов революционеров.
Вместе с тем мемуар Курвуазье в полной мере отражал восприятие роялистами Старого порядка. Для сравнения можно привести пространную цитату из адресованного Людовику XVIII сочинения одного из эмигрантов
:
Каждый человек, рождающийся на территории Франции, рождается свободным, и даже само попадание на эту территорию обеспечивает личную свободу [...]
Никто не может запретить делать то, что не запрещает закон. Никто не может быть принуждён делать то, что не предписывает закон, а закон запрещает только то, что противоречит правам другого и предписывает лишь то, что идёт на благо всех. Никого нельзя судить иначе как по закону, и судить могут лишь судьи, назначенные в соответствии с законом. Все французы были равны в своих правах, поскольку все были в равной мере защищены законом, когда они подчиняются ему, и в равной мере наказаны, когда идут против него.
Все французы могут достичь высших должностей в церкви, в армии и в магистратуре. Права таланта и достоинств всегда уважались законом, и тому есть немало примеров [...]
