Монархия для Людовика XVIII - это не только форма правления, но и сопутствующая ей система символов и образов; отсюда и та непримиримая война, которую он объявлял порожденным Революцией символам, лозунгам, новому календарю. Монархия - это, несомненно, сословное государство со всеми вытекающими отсюда последствиями, включая право сословий быть услышанными. Согласие на созыв Генеральных штатов кажется королю разумным компромиссом между «деспотизмом» и парламентаризмом, хотя он пока не готов окончательно определить для себя, какой объем полномочий следует даровать представителям сословий. Монархия - это, безусловно, и «правовое государство»; отсюда стремление облечь свои решения в юридически безукоризненные формулировки, сколько бы иезуитства в них не содержалось. «Благо государства» могло оправдать многое, но не нарушение базовых прав подданных, включая право собственности: ни король, ни его окружение не сомневались, что национальные имущества должны быть возвращены прежним собственникам и можно обсуждать лишь вопросы компенсации.
Людовик XVIII заявлял, что на переходный период во Франции будет установлен временный порядок управления. Решение казалось мудрым: окружение короля осознавало, что невозможно в одночасье
выстроить новую систему управления, а старая, существовавшая до 1789 г., очевидно, уже не отвечала изменившимся условиям. Не хватало и кадров, опытных должностных лиц с дореволюционным опытом работы. Но едва ли не самое главное, что позволял временный порядок управления - это отложить на неопределенный срок решение вопросов, на которые у короля не было ответов.
В результате та система управления страной, которая должна была установиться во Франции после победы роялистов, мало чем напоминала бы Старый порядок. После реставрации во Франции должны были сохраниться унаследованные от Революции налоговая система, деление страны на департаменты, гражданские и судебные власти. Советники короля отмечали, что, помимо прочего, это позволило бы покончить с теми чертами Старого порядка, от которых в XVIII в. тщетно пыталась избавиться королевская власть: с партикуляризмом и привилегиями провинций, неравномерным налогообложением сословий и отдельных частей королевства, самомнением парламентов, отжившими свой век сеньориальными правами.
Кардинальным образом должна была измениться и армия. Если в последние годы Старого порядка Людовик XVI, стремясь поддержать родовитое дворянство, закрыл доступ к офицерским званиям для выходцев из других сословий, то Людовик XVIII, напротив, обещал потомственное дворянство всем простолюдинам, до них дослужившимся. С формальной точки зрения это соответствовало духу былых времен (дворянство - сословие воинов), однако в реальности позволяло сохранить рожденную Революцией победоносную армию нового типа.
Оставались ещё две немаловажные проблемы. И если вопрос о том, что делать с революционным законодательством, не мог быть решён именно в силу своей сложности, то в вопросе об амнистии король сам не стремился ставить последнюю точку до тех пор, пока не станет ясно, благодаря каким силам удастся реставрация. На проекте преамбулы к ордонансу об амнистии, составленном после переворота 18 брюмера, сохранилась характерная пометка: «На тот случай, если восстановление Короля окажется творением Бонапарта; в противном случае Е. В. пообещает амнистию всеобщую и без исключений»
.
Эти слова видятся мне показательными и в другом плане: к 1799 г. стало ясно, что реставрация монархии не может стать творением одних только роялистов и сражавшихся с Республикой иностранных армий. А это означало, что Старый порядок безвозвратно ушёл в прошлое вместе с теми временами, когда короли Франции десятилетия-
ми укрепляли свою власть, превращая сословную монархию в ту систему государственного устройства, которую впоследствии станут называть «абсолютизм». Наставало время поиска компромисса между возможностями монарха навязать свою волю народу и возможностями народа навязать свою волю монарху. Наставало время в большей или меньшей степени ограничивающих монархов конституций. И проекты ордонансов 1799 г., так же как впоследствии и Хартия 1814 года, стали наглядными свидетельствами этого компромисса.
ГЛАВА 17
ХРИСТИАННЕЙШИЙ КОРОЛЬ
Среди тех проблем, которые достались Людовику XVIII, нема лое место занимал комплекс вопросов, связанных с католической религией. В отличие от многих других сюжетов, предусматривавших более или менее полный демонтаж республиканского здания, здесь это было не актуально, поскольку революция, за исключением краткого периода с середины 1793 до середины 1794 г., не покушалась на католицизм как таковой, одновременно изменив и трансформировав церковь в соответствии со своими представлениями о прекрасном. Гражданское устройство духовенства, уходившие в века споры между галликанами и Святым Престолом, приходы и диоцезы, имевшие одновременно несколько пастырей, назначенных разными властями, восприятие многими республиканцами священников как силы однозначно контрреволюционной, невозможность для Ватикана проводить чёткую политику из-за опасения прямого военного вмешательства республиканской армии, отобранные у церкви храмы, попытки насаждения культов Разума и Верховного существа - всё это делало задачу короля в стократ более сложной.
Уровень хаоса, в который была погружена церковная жизнь Франции, показывает следующий пример: получив «Обращение христианской и католической армии к французскому народу», принятое в Клиссоне 1 июля 1793 г., то есть в самый разгар вандейских войн, в ватиканской курии с изумлением узнали, что, желая «восстановить католическую религию и сделать её процветающей», лидеры мятежа обязали всех кюре и викариев обращаться по религиозным вопросам к епископу Агры
. Так именовал себя некий Г. Гийо де Фольвиль (Guillot de Folleville), тогда как никакого епископства в Агре просто не существовало. Папе пришлось срочно выпускать бреве по этому поводу
, однако руководство мятежников предпочло не поднимать этот вопрос, чтобы лишний раз не сбивать с толку крестьян. Судя по всему, в Ватикане обиделись: когда перед высадкой на полуострове Киберон Пиюзе попросил благословения для своих священников и простых католиков, то просьба осталась без ответа
.
Разумеется, Ватикан и сам предпринимал попытки упорядочить этот хаос. Одной из них стала практика ответов Пия VI на вопросы верующих и клириков из Франции, которые позволяли им обрести какую-то почву под ногами. В начале 1794 г. папа римский ответил на первую серию таких вопросов
: можно ли присутствовать на мессе, которую ведёт присягнувший священник, можно ли у таких священников креститься и вступать в брак, получать у них отпущение грехов и т. д. Его ответы показали сохранение резко отрицательного отношения Святого Престола к присягнувшим священникам, исключение было сделано только для крещения, да и то в случае крайней необходимости, а также для отпущения грехов при угрозе для жизни. В то же время Пий VI отказался отвечать на прямой вопрос о том, как будут наказаны присягнувшие священники, отметив, что ещё не вынес окончательного суждения по этому поводу.
1 апреля эти ответы были дополнены разрешением обходиться в ряде случаев без исповеди и проводить службы не в церквях, а в частных домах
. 26 июля папа римский ответил на вторую серию вопросов
: можно ли служить мессу без алтаря и облачения, как относиться к раскаявшимся присягнувшим священникам и др. 22 апреля 1795 г. последовали ответы на третью серию вопросов
: по поводу клятвы о приверженности свободе и равенству, об отношении к священникам, вызвавшим раскол церкви, о том, не следует ли назначить главу французской церкви и ряд других. Эти документы показывают, что в позиции Святого Престола ничего не изменилось: папа не хотел допускать присягнувших священников к службам, но и не был готов к какому бы то ни было решению о том, что с ними делать.
