Точно также он не был готов в тот момент оттолкнуть от себя сторонников галликанской церкви
.
Дополнительные сложности этим религиозным проблемам добавляло то, что 3 вантоза III года (21 февраля 1795 г.) в результате доклада Буасси д’Англа от имени Комитетов общественного спасения, общей безопасности и по законодательству был принят декрет Конвента, даровавший свободу культов. Предполагалось при этом, что жалование священники не получают
, им запрещено совершать религиозные церемонии или появляться в соответствующем облачении за пределами специально предназначенных для этого мест, никакие религиозные символы не должны демонстрироваться публично
. Тем самым декрет закреплял произошедшее уже de facto отделение церкви от государства. Буасси предлагал разрешить свободу культов не потому, что были планы вернуться к католицизму, а всего лишь призывая быть снисходительными к заблуждениям и не действовать резко и жёстко там, где время и «свет разума» сами добьются своего. И всё же одновременно этот декрет разворачивал вспять ту тенденцию, которая была характерна для 1793-1794 гг. Как отмечал Олар, «католицизм снова появился повсюду. На другой же день в Париже были отслужены в часовнях мессы, а в день Пасхи 1795 г. почти все лавки были заперты в том самом городе, который аплодировал культу Разума»
. Аналогичные процессы происходили по всей стране
.
По сути, декрет от 3 вантоза создал довольно шаткую и двусмысленную ситуацию. Присягнувшее, то есть оставшееся, хотя бы в теории, верным революции духовенство утрачивало средства к существованию, хотя и не подвергалось репрессиям, в отличие от неприсягнувшего. Приток населения в церкви вызывал раздражении части революционеров и заставлял их задуматься, не совершили ли они ошибку. Тем не менее это позволяло лояльным иерархам церкви официально возродить её, пусть и на новых основаниях, а также заявить, что религия и революция друг другу не противоречат. Депутат Конвента аббат Грегуар торжественно заявил: «Ковчег республики и ковчег церкви, претерпевшие от бурь, будут плыть теперь вместе и счастливо достигнут пристани»
.
11 прериаля III года (30 мая 1795 г.) ещё один декрет Конвента предписал возвращение церкви ещё не отчужденных храмов
. Хотя это было сделано в несколько завуалированной форме (в частности, было разрешено использовать церкви для собраний не только религиозного характера), а представлявший декрет Ланжюине оговорил, что выполнить это решение полностью невозможно, поскольку многие здания используются для нужд государства, всё же это решение говорило о том, что времена изменились. Вместе с тем в декрете уточнялось, что служить в этих церквях смогут лишь те, кто заявит перед муниципалитетом о подчинении законам республики - перед духовенством замаячил призрак очередной присяги.
Записав в Конституции 1795 г. принцип свободы совести, 6- 7 вандемьера IV года (28-29 сентября 1795 г.) Конвент принял пространный декрет, ставящий священников под контроль государства
. В нём был сформулирован и текст присяги: «Я признаю, что совокупность французских граждан - суверен, и обещаю подчиняться и повиноваться законам республики». Очевидно, сохранившие приверженность монархии священники физически не могли на это пойти; раскол духовенства продолжался
.
Веронская декларация
стала первым документом Людовика XVIII, в котором ему пришлось обозначить своё отношение ко всем этим проблемам. В противовес прокламациям забывших бога республиканцев, она пестрит ссылками на волю «Неба» и «Провидения», однако речь в ней, как мы видели, прежде всего шла о восстановлении «порядка и законов», а апелляция к авторитету Всевышнего использовалась, чтобы заставить подданных лишний раз задуматься о содеянном: «Вы были неверны Богу ваших отцов, и Бог, справедливо рассердившись, заставил вас почувствовать всю тяжесть своего гнева». Отсюда следовал вывод, что, ради обретения счастья, нужно
восстановить её [религии. - Д. Б.] алтари: предписывая Государям Справедливость, а Подданным - Верность, она сохраняет порядок, она обеспечивает триумф законов, она дарует высшее счастье империям.
Таким образом, максимум, о чём здесь идёт речь, - о восстановлении католицизма в качестве государственной религии. Духовенство упоминается в Декларации ближе к концу, наряду с принцами, дворянами и магистратами: король старается показать, что французам не следует бояться людей, на чьи плечи ляжет реставрация монархии:
Те служители Бога мира, которые не скрылись от неистовых гонений
, чтобы сохранить вашу веру; полные рвения, которое просвещает, милосердия, которое прощает, станут проповедовать как своим личным примером, так и своими речами забвение обид и любовь к врагам. Стоит ли вам бояться, что они запятнают вечное сияние, которое их благородное поведение и кровь стольких жертв снискали галликанской Церкви.
Помимо естественного для «христианнейшего короля» желания поставить религию себе на службу, мне видится здесь ещё и намерение использовать характерное для многих французов стремление к возврату безопасного и публичного исповедования веры, сопряженное с желанием вверить заботы о своей душе тем клирикам, которые в годы Революции вели себя бескомпромиссно. «Галликанская церковь, - отмечал Олар, - была окружена духовенством, оставшимся верным папе и пользовавшимся большей симпатией народа, особенно в деревнях»
. «Религиозные чувства, столь ярко проявляющие себя во всех провинциях Королевства, уже напоминают взорам посвященных прекрасные века Церкви», - отмечается в Декларации. И хотя король здесь весьма преувеличивает, эти строки видятся мне явным откликом на то, что происходило во Франции после разрешения свободы культов.
Надо сказать, что, в отличие от многих других положений Веронской декларации, широко подвергавшихся критике, та её часть, которая касалась восстановления в полном объеме прав католиче
ского культа, претензий не заслужила. Как писал лорд Гренвиль: «Если Монархия во Франции будет восстановлена, то нет никаких сомнений в необходимости возвращения вместе с ней и религии, публичного культа»
.
Меньше чем через год после Веронской декларации в инструкции графу де Мустье Людовик проясняет свою позицию, говоря о фундаментальных законах французской монархии:
Эти фундаментальные законы, которые суверен обязан соблюдать, отправляя свою власть, и нарушение которых делает недействительными противоречащие им акты, провозглашают католическую апостольскую римскую религию государственной, однако её власть не распространяется на те мнения, которые не проявляют себя в угрожающей общественному спокойствию форме
.
Таким образом, он ясно даёт понять, что возвращение идеологического контроля церкви над обществом в его планы не входит. Кроме того, он обещает, что имеющиеся проекты восстановления королевской власти однозначно исходят из отказа духовенства и дворянства от всех налоговых привилегий
. Существует, впрочем, одна оговорка: хотя инструкции и подписаны монархом, это не публичный документ, не дарованные государем обещания и гарантии, а всего лишь разъяснения о том, как граф де Мустье должен толковать французам королевские планы и намерения.
Одновременно с решением теоретических вопросов, Людовик XVIII занимался и практическими. В соответствии с традициями, король считался по отношению к церкви «епископом извне» (évêque du dehors), власть которого опиралась на епископов «внутри» (évêques du dedans). Епископат же, как и вся остальная церковь, претерпел раскол. Часть прелатов принесли присягу, часть от неё отказалась. Многие из тех, кто революцию не принял, отправились в эмиграцию
, и судьбы их сложились по-разному.
