5 апреля 1795 г. Пруссия в Базеле подписала с республикой сепаратный мир, граница стала проходить по Рейну. Одновременно шли так и не увенчавшиеся успехом переговоры с Австрией, а премьер- министр Англии Питт с трудом противостоял намерениям парламента навязать аналогичное соглашение Георгу III. 22 июля там же, в Базеле, был заключён мир с Испанией - пролог к заключённому 18 августа 1796 г. и направленному против Англии Сан-Ильдефонскому договору, по которому Франция и Испания становились союзниками. В ответ Англия согласилась субсидировать Австрию, обе страны по-прежнему оставались сердцем коалиции.
Все эти события были тем фоном, на котором развивались отношения Людовика XVIII и других роялистов с европейскими державами. И ключевыми сюжетами, которые волновали короля и его окружение больше всего, безусловно, стали вопросы о признании Людовика XVIII законным правителем Франции и о готовности оказать ему поддержку для реального вступления на престол. В обычное время признание нового монарха Франции стало бы простой формальностью, однако в 1795 г. это ставило многие державы в весьма щекотливое положение.
Прежде всего, на фоне переговоров о мире и заключения мирных договоров заявление Людовика XVIII о вступление на престол ставило правительства многих стран перед выбором: либо признать его и тем самым похоронить все надежды на долгожданный мир, либо не признавать - и нарушить давнюю монархическую традицию. При этом необходимо учитывать, что многим государям новый король Франции приходился родственником. Он был кузеном императора Священной Римской империи, королей Испании и Неаполя, курфюрстов Саксонии и Баварии, герцога Пармского, племянником курфюрста Трира, зятем короля Сардинии
. Положение усугублялось и тем, что, как мы уже видели, не было полной уверенности, что Людовик XVII действительно скончался. Об этом сообщил Конвент, но можно ли было ему доверять, особенно на фоне ходивших в то время многочисленных слухов о том, что сыну Людовика XVII так или иначе удалось скрыться из Тампля? Известно, например, что 11 июля 1795 г. министр иностранных дел Австрии барон Тугут писал графу Стархембергу
:
Вплоть до сегодняшнего дня преждевременное признание Месье кажется нам представляющим больше неудобств, нежели преимуществ. В некотором роде даже удивительно, что Месье поторопился принять титул короля, поскольку, если внимательно разобраться, не существует, на самом деле, никакой законной уверенности в смерти сына Людовика XVI.
Далее в том же письме говорится, что законный наследник трона «может ещё появиться, если он будет ясным и законным образом установлен»
.
Не удивительно, что в этой ситуации многие государи выбирали третий путь: не отвечать ни «да», ни «нет» и выжидать, как развернутся события.
Одной из немногих стран, не имевших прямой заинтересованности искать благорасположения Франции, оказалась Российская империя. Не имея с ней общих границ, Россия могла не опасаться вторжения французских войск, одерживавших в Европе одну победу за другой. Не имея и территориальных претензий к Франции, она могла позволить себе выступать за ту или иную форму правления в этой стране относительно бескорыстно
. В итоге сложившаяся к 1795 г.
ситуация оказалась для многих современников парадоксальной: хотя испанских монархов связывали с графом Прованским родственные узы, хотя Англия тратила немало средств на поддержку борьбы роялистов против Республики, именно Россия стала главным инициатором признания нового короля Франции.
Историки расходятся во мнении, питала или нет Екатерина II личную симпатию к Людовику XVI и его братьям, однако с самого начала Революции она проявила себя последовательной сторонницей легитимной монархической власти. После казни Людовика XVI все дипломатические отношения с Францией были разорваны, контакты с республиканцами - запрещены, а французские подданные на территории Российской империи должны были или принести присягу на верность королю Франции или покинуть страну
.
В этом свете неудивительно, что граф Прованский и граф д’Артуа возлагали особые надежды на помощь России. Осенью 1792 г. граф д’Артуа выразил желание посетить Санкт-Петербург и поручил представлявшему там интересы принцев графу Эстерхази испросить соответствующее разрешение у Екатерины II. В своих воспоминаниях граф рассказывает о реакции императрицы следующим образом:
Она сказала мне, что рассматривает это путешествие как бессмысленное и что деньги, которые на него потребуются, можно было бы потратить и получше, но что, тем не менее, если принц настроен его совершить, она с удовольствием познакомится с ним, и он будет хорошо принят
.
Не поленившись лично отправиться в Санкт-Петербург весной 1793 г., граф д’Артуа вернулся оттуда окрылённым: Екатерина пообещала ему отправить в Нормандию или Бретань 15 тысяч русских солдат и осыпала подарками
, в число которых - весьма прозрачный намек - входила и шпага. Императрица также оплатила его проезд, проживание и возместила дары, которые он по обычаю делал влиятельным лицам
. 25 марта принц писал из Петербурга: «Чувствую себя как у феи: всё красивое, всё величественное, всё новое»
.
Победы французских войск в 1794 г. и заключение мира с республикой частью стран антифранцузской коалиции произвели на Екатерину сильное впечатление; договоры с Республикой она восприняла как предательство. Когда в Петербурге получили от короля Пруссии извещение о мире, то, как сообщал в Лондон английский посол,
ответ Её Императорского Величества [...] был составлен в самой колкой, хотя и цивильной манере и выражал изумление Её Императорского Величества, что Король поздравляет Её с событием, которое, как Он знает, абсолютно противоречит Её принципам, с которыми она рассматривала и всегда будет рассматривать с ужасом гнусных людей (негодяев) и цареубийц, с которыми Его Прусское Величество счёл возможным вести переговоры. Вместо счастия и спокойствия для остальной Европы, которые Его Прусское Величество ожидает от этого события, есть множество оснований опасаться обратного, в особенности в отношении доминионов Его Прусского Величества
.
Когда 20 мая 1795 г. Австрия и Англия подписали Венский договор об оборонительном союзе
, Российская империя выразила желание к нему присоединиться. 28 сентября в Санкт-Петербурге была подписана декларация о тройственном союзе
. Любопытно, что в европейской литературе, рассказывая об этой декларации, обычно указывают, что Россия обязалась выставить против Франции 30 000 человек
; в тексте, опубликованном Мартенсом, ничего подобного нет.
Тем не менее Екатерина II не могла не задуматься об эффективности своей политики. Граф де Сен-При, побывавший в Санкт- Петербурге во второй половине 1795 г., рассказывает в своих воспоминаниях о встрече с императрицей:
Она достаточно сухо сказала мне, что опыт показывает: невозможно добиться порядка во Франции, используя только силу, и необходимо ждать, пока внутренние неурядицы приведут французов к желанию вернуть Дом Бурбонов. «Кто может мне посоветовать, - добавила она, - влезть в эту драку, из которой только что вышли Пруссия и Испания». Я возразил: «Я, мадам, осмелюсь сказать Вашему Величеству, что это дело достойно вас, что ваше имя объединит тех союзников, которые вышли из
