– Не говорит, – быстро ответила Тонечка.
– Надо, чтоб сказал, – серьезно сказал Мишаков. – Гопник тоже не колется, мы, правда, особенно и не допрашивали. Но вот что он под Сутулым ходит – это точно, и это нехорошо…
Тут он пояснил Тонечке, очень галантно:
– Вениамин Сутулов – местный авторитет. Его шестёрки просто так на людей не кидаются, им резону нету. Они у Сутулого все по номерам расставлены, как на охоте, и в свободное время все как один – добропорядочные граждане и ударники каптруда. В уличные драки не встревают, гоп-стопом не промышляют.
– Что это значит? – забеспокоилась Тонечка.
– Это значит, что к пацану их Сутулый послал за каким-то надом. А какие у пацана могут быть тёрки с Сутулым?!
– Да он ребёнок совсем! – Тонечка беспомощно посмотрела на мужа. – И приличный, рисовать любит, собак жалеет.
– Так точно, любит, жалеет, – подхватил подполковник Мишаков. – И приличный! Только хорошо бы приличный всё же нам сказал, по какому делу его метелили!
– Я выясню, – пообещала Тонечка. Она должна защитить парня! Неизвестно пока, от чего и от кого, но должна! – Он мне всё расскажет.
– Тогда и дело у нас веселей пойдёт!.. Ну, господа офицеры, вызываю задержанного?
Тут Мишаков стал серьёзен и сказал внушительно:
– Я на должностное преступление иду, прошу это держать в голове. Никаких свиданий задержанному не полагается, кроме адвоката. Поэтому посажу я вас вот таким манером.
Он отодвинул стулья от приставного стола и поставил как-то на редкость неудобно, далеко, возле шкафа.
– Попрошу с мест не вскакивать, на середину кабинета не выбегать. Присаживайтесь, Антонина Фёдоровна!..
Тонечка прошла и присела. Вид у неё сделался растерянный.
– Что ты? – спросил Герман. – Камера, видишь, как висит? Этот угол в слепой зоне. Камера нас не видит. Нас как будто нет, а мы здесь.
Она посмотрела – и правда камера!.. Она и внимания не обратила!..
Мишаков распахнул дверь в коридор и кивнул кому-то. Тотчас конвоир в форме ввёл в кабинет Кондрата Ермолаева.
– Там подожди, – велел Мишаков конвоиру. – Задержанный, проходите, проходите, не стесняйтесь!..
Кондрат огляделся и кивнул Герману с Тонечкой.
– Здорово, – сказал Герман негромко.
Кондрат усмехнулся, потирая запястья, видимо, наручники с него сняли только что:
– Бывало и здоровее!..
Мишаков подошел к окну и стал неторопливо поворачивать стеклянную палочку – закрывать жалюзи. Окон в его кабинете было три, и пока он их закрывал, все молчали.
– Ну, вот и хорошо, – сказал он, закрыв последнее, прошел на своё место, уселся и вытащил какой-то бланк. – Присаживайтесь, присаживайтесь, задержанный.
Кондрат Ермолаев посмотрел по сторонам, нащупал глазами камеру, взял стул и сел так, чтоб камера не видела его лица.
– Каяться будем, задержанный? – продолжал Мишаков, взял ручку и уткнулся в бланк. Теперь Тонечка – и камера! – могли лицезреть только его макушку, заросшую тёмными волосами.
Все трое действовали как образцовые шпионы из сериала, и Тонечка вдруг сильно взволновалась, так что сердце застучало и взмокли ладони.
– Родион приехал, – заговорил Герман, как только Мишаков уткнулся в бланк. – Сейчас у нас. В Угличе я всех предупредил, чтоб не искали. Вроде обошлось.
– Отметелили его здесь нехило, – подхватил Мишаков, не поднимая головы. – Если б не Антонина, забили бы пацана. За что, не говорит. Ты знаешь, Кондратий?
– Нет. Я его раньше никогда не видел.
– Мы его у тебя в доме прихватили, – продолжал Герман. – В тот же день вечером.
Кондрат снова потёр запястья.
– Как он там оказался?
– Ключи взял в кадке с ёлочкой, – сообщил Герман. – А туда их твоя домработница положила, Светлана Павловна Махова. Спрашивается, для кого она их там оставила?..
– Светлана Павловна Махова – мать вашей жены Лена Пантелеевой, – сказала Тонечка. – Вы же знаете свою тёщу, Кондрат?
Повар не оглянулся и не пошевелился. Мишаков продолжал писать. Герман взял жену за плечо и повернул к себе:
– Откуда ты узнала?!
– Я на телевидении поговорила с уборщицей. Она сказала, что Ленка дрянь, а мать женщина порядочная, служит в буфете ещё с той поры, как там была советская контора «Заготзерно» или что-то в этом духе. Я пошла в буфет и обнаружила там Светлану Павловну.
– Она тебя видела?
Тонечка помотала головой.
– Нет, – озвучил Герман для остальных.
– Дела, – проговорил Мишаков в стол. – Чего-то ты здорово темнишь, Кондратий!
– Где Лена? – спросила Тонечка. – Ну, вы же должны знать! Не было никакой драки, никто никого не убивал! Был спектакль, специально для зрителей. После чего Лена пропала. Её мать знает, где она, и вы наверняка знаете, Кондрат!
Она говорила так горячо, что он улыбнулся, не поворачиваясь к ней. Он вообще был на удивление спокоен, словно человек, сделавший очень важное дело. И совершенно не изменился «в заточении», разве что дикая борода выглядела немного более дикой.
Тонечке было непонятно его спокойствие. Оно возможно только в одном случае – если он точно знает, что Лена жива и в безопасности и что он ни в чём не виноват.
Но для чего тогда всё затеяно? И для чего человеку, ни в чём не виноватому, сидеть на нарах?!
– Зачем пришла тёща и подняла шум? – продолжала Тонечка. – Чтобы вас забрали? Специально для этого?..
Кондрат Ермолаев вздохнул. Стул под ним скрипнул.
– Как давно вы женаты? – продолжала допрос Тонечка. – Чем занималась ваша жена до телевидения? Почему у вас в доме сейфовые двери и рольставни, а ключи Светлана Павловна оставила в кадушке?
– Серёг, – проговорил Кондрат. – Ты меня сколько ещё продержишь?..
– Так это смотря чего ты натворил, – быстро ответил Мишаков. Голос звучал глухо, говорил он в стол. – Если ничего, тогда недолго.
– Всё равно мне нужно адвоката вызвать, – продолжал Кондрат. – Его фамилия Кегер, знаешь такого?
Мишаков вскинул голову, вид у него было изумлённый.
Герман наклонился вперёд и потёр лицо ладонями.
Тонечка ничего не поняла.
– Прямо хочешь, чтоб Кегер приехал? – спросил Мишаков у Кондрата.
Тот кивнул.
Мишаков опять уткнулся в бумаги.
– Ясно.
– Но если с Леной всё в порядке, зачем вам адвокат? – заговорила Тонечка. – Кондрат, вы бы нам рассказали, что случилось! Мы же волнуемся и стараемся вам помочь!..
