Подвинув девчушку и глянув в сторону застывшего, как соляной столб, Сергея Ивановича, в кабинет вошли сразу несколько человек в одинаковых серых костюмах. Вид у них был внушительный и какой-то на редкость невеселый. Марина поднялась за своим канцелярским столом, заваленным бумагами, счетами за свет и за «площадь», сметами будущего ремонта, образцами литературной продукции в виде тоненьких брошюрок о сексе и о том, как закрывать на зиму огурцы, эти брошюры только-только стали выпускать едва народившиеся на свет коммерческие издательства, и стремительно подумала, что они пришли ее убивать.
Такие вещи в последнее время стали происходить то и дело. Пламенный и бледный, с горящими, страшными глазами Александр Невзоров рассказывал о них в программе «Журналистское расследование», которую смотрели, как некогда кинофильм «Семнадцать мгновений весны», истово, изо всех сил боясь и ожидая продолжения и назавтра обсуждая показанное.
Лозунг «грабь награбленное», придуманный несколько десятилетий назад балагуром-вождем, поставившим страну на дыбы и потом растянувший ее же на дыбе, преодолев виток истории, вновь оказался актуален как никогда!.. Грабили все и всех. Слово «рэкет» стало таким же обыденным, как «парикмахерская», а потому неинтересным. Появилось новое модное выражение – крышевать.
Кто тебя крышует? Да местные!.. И много платишь? Как все плачу, как положено!
Когда, кем и что именно положено, не имело никакого значения. Все привычные, милые, детские-советские понятия сдвинулись и расплылись, и, казалось, теперь никто не может вспомнить, как они выглядели, когда они были незыблемы и вечны, как египетские пирамиды.
Оказалось, что из Туркмении везут анашу, а братский афганский народ, боровшийся с помощью русских мальчишек за свободу, независимость и национальное самоопределение, вовсе не хочет никакого самоопределения, а воюет потому, что не воевать не может – больше ничего не умеет! – и тоже хочет везти в братскую страну анашу, а может, что-нибудь посерьезней, потяжелее!
Оказалось, что израильская военщина вовсе не собирается давить танками малолетних палестинских детей, а просто на силу отвечает силой – и что тут такого?! Так делали все и всегда со времен Александра Македонского! Побеждает сильнейший. Победитель же получает все.
Оказалось, что воровать как раз хорошо, а вовсе не плохо, и еще оказалось, что воровали все, все!.. Все и всегда. Воровали председатели обкомов, министры, генералы, что уж говорить о сошках помельче! Александр Невзоров, сверкая голубыми страшными глазищами, говорил многозначительно: «Рыба тухнет с головы», – и все понимали, о какой именно голове идет речь!..
Оказалось, что деньги, если их не хватает, можно прийти и отнять у того, кому хватает. Еще можно отнять жену, опять же, если не хватает. Или ребенка, если просто так отец-строптивец платить не хочет. Стали модными анекдоты про паяльники и утюги – оказалось, что ими можно пытать, а что тут такого?!
Все это вихрем пронеслось у Марины в голове, осело в горле, так что вдруг запершило, и она откашлялась.
Самый первый и самый невеселый из вошедших посмотрел на нее без всякого выражения.
Интересно, он специально тренировал себя, чтобы научиться так смотреть? Или само собой выходит, потому что «выражения» действительно нет? Ну нет, и все тут!..
– Марина Николаевна Леденева?
– Да.
– Полковник Гаврилко. – Дежурным, невыразительным движением он сунул ей удостоверение и тут же убрал.
А Марина вдруг развеселилась.
Вот прямо так и Гаврилка?! Может, хотя бы Гаврила?! Развеселившись, она вдруг успокоилась, и сухость в горле прошла.
– Здравствуйте, товарищ полковник.
«Гаврилка» – даже не Гаврила! – сухо кивнул, однако ее неожиданное веселье, видимо, «срисовал», еще одно остромодное слово, потому что добавил довольно сердито:
– Андрей Степанович.
– Марина Николаевна.
– Товарищ директор, мы должны осмотреть все помещения вашего магазина и прилегающую к нему территорию. – Он так и сказал «прилегающую», как будто речь шла об участке государственной границы. – Лестницы, чердаки, подвалы, складские и подсобные помещения, черные ходы, подъезды, запасные выходы…
Перечислял он тоже без всякого выражения.
– Зачем?
– Что – зачем?
– Зачем вам все это осматривать?
Теперь вдруг удивился полковник Гаврилко.
– На предмет обеспечения безопасности первого лица.
– Какого… лица?
Сергей Иванович, задвинутый в угол, давно уж делал ей знаки. Должно быть, в таком сугубо мужском и очень ответственном деле, как «обеспечение безопасности», он понимал значительно лучше Марины и примерно на одном уровне с полковником Гаврилко.
Марина не обращала никакого внимания на его знаки, а полковник вдруг спросил обидно:
– Вы что? Я же вам удостоверение показал! А там русским по белому написано: ФСО! Федеральная служба охраны! Понятно?
– Непонятно, – сказала Марина, во всем любившая честность и ненавидевшая всезнайский тон. – Объясните.
– Вам все объяснят, – помолчав, объявил полковник, – а сейчас нам хотелось бы приступить к работе.
Марина пожала плечами.
– Сергей Иванович, проводите, пожалуйста.
– А где ключ от черного хода? – тревожно, но в то же время деловито и с каким-то особым трепетом спросил Сергей Иванович, выдвигаясь из угла.
– У Анатолия, вы же знаете!
За распахнутой дверью, в тесном и плохо освещенном коридорчике мелькнуло лицо кого-то из девушек – перепуганное насмерть. Люди в серых костюмах стали выбираться из кабинета, и почему-то так получилось, что полковник Гаврилко опять оказался впереди всех, и тут зазвонил телефон.
– Да!
– Марина Николаевна?
– Да!
– Пресс-служба президента. Приемная Морозова Сергея Константиновича. Я сейчас вас соединю.
– Да, – согласилась Марина, хотя ее никто ни о чем не спрашивал.
Согласившись, она независимо пожала плечами и поймала свое отражение в стекле книжной полки. Собственный растерянный вид не слишком ей понравился.
Ничего не происходит. Ничего не случилось. Что ты нервничаешь, как школьница перед экзаменационной комиссией?!
– Марина?
Голос узнаваемый, низкий, профессионально-отчетливый. До пресс-секретарских времен Сергей Морозов работал на телевидении и считался неплохим журналистом.
Неплохой – значит блестящий, на их особом телевизионном языке.
– Слушаю вас, Сергей Константинович, здравствуйте.
– Президент собирается заехать в ваш магазин, – бухнул пресс-секретарь без всякой предварительной подготовки. – Сегодня день рождения Пушкина! Вы готовы… нас принять?
