Второй стул стоял так, как будто сидящий отодвинул его, встал, но почему-то больше уже не садился. Может, потому, что гость встал как раз затем, чтобы убить хозяина? Он отодвинул стул, взял какой-то предмет – кстати, что это за предмет и где он? – ударил и ушёл, а мёртвый Валерик остался?…
На столе накрыто было на двоих – всё правильно рассказал участковый Илья Семёныч! И накрыто… деликатно, это точно. На разномастных тарелках залоснившаяся колбаса, сыр с масляными заветренными краями, серый сельповский раскрошившийся хлеб, коробка конфет, двух не хватает. Две гранёные розовые рюмки, точь-в-точь как у тёти Лиды, и бутылка портвейна, почти пустая.
– Смотри, – прошептала Маруся, и Гриша оглянулся. Он рассматривал что-то на комоде.
На одной из чашек были явные следы губной помады.
– Его что, женщина убила?!
– Совершенно необязательно, – быстро ответил Гриша. – Разумеется, портвейном и конфетами он угощался с какой-то дамой, но это не означает, что она его убила.
Вдруг послышался какой-то шум, нарастающий хрип, Маруся метнулась к окну, зацепила стул, тот загрохотал.
– Тихо! Тихо ты! – цыкнул Гриша.
Хрип перерос в шипение, и большие часы, висевшие в простенке, пробили двенадцать раз.
Маруся вытерла пот со лба. Гриша стоял не шелохнувшись, прислушивался. С улицы не доносилось никаких звуков, кроме обычных деревенских, – где-то пело радио, мальчишки играли в мяч, должно быть, возле сельпо, Прокопенко-супруг, по всей видимости, вновь натянул сетку, кто-то поехал на велосипеде, прозвонил в звонок.
Марусе стало стыдно, что она так струсила.
– Гриш, смотри, тут ещё окурки.
Он посмотрел.
– Явно курили двое.
– Если пили двое, возможно, что и курили двое, – согласился Гриша. – Ты лучше ко мне подойди. Читай. Только руками не трогай.
На комоде валялись какие-то счета, надорванные конверты с автомобильными штрафами, листы бумаги, все разного размера.
– Вот, смотри.
Маруся стала читать, сильно выгибая шею, потому что листок лежал криво.
«В прокуратуру Российской Федерации, – было старательно выведено на листке в линейку. – Довожу до вашего сведения, что гражданин Васильев К. Д. был неоднократно замечен в противоправных и противозаконных действиях, наносящих реальный урон народному хозяйству с материальной стороны дела. Кроме того, гр. Васильев К. Д. также неоднократно замечался…»
Больше текста на листочке в линеечку не было, а слова «реальный урон» были дважды подчёркнуты.
Маруся прочитала ещё раз.
– Эх, найти бы его компьютер, этого Валерика, – сказал Гриша задумчиво, – и посмотреть быстренько, что там есть!.. Всё стало бы на свои места.
– Гриш, это же кляуза, да?
– Это черновик кляузы.
– И кто такой гр. Васильев, непонятно.
– Непонятно, – согласился Гриша. – И непонятно, где именно он совершает противоправные и противозаконные действия! Валерик, видимо, собирался дальше это указать, но нам от этого не легче.
– Гриш, а женщина? Если тут была женщина, куда она потом делась? Она убийца или сообщница, так получается?
Он покивал.
– Надо посмотреть, что на кухне, – сказал он и скрылся за бамбуковой занавеской, на которой были нарисованы пальмы и яхты.
В этот момент за окнами зафырчал мотор, звук приблизился, скрипнули тормоза, и хлопнули двери.
Гриша возник из-за занавески. Маруся замерла.
Послышался ещё какой-то шум, хлопнула калитка.
– Здравия желаю, товарищ капитан! – хриплым со сна голосом пролаял участковый.
– Здорово, Семёныч! Что-то у тебя на участке каждую неделю происшествия?! Не так, видать, разъяснительную работу ведёшь! Вот впаяю тебе взыскание, будешь знать.
– Воля ваша, товарищ капитан!..
– Ох, будь моя воля, я бы сейчас на Северке пескарей ловил! Ну, веди, показывай потерпевшего-то!
– Быстро, – одними губами сказал Гриша. – В окно.
Маруся ласточкой перемахнула подоконник, за ней бесшумно выпрыгнул Гриша, схватил её за подол и сильно потянул. Она почти упала на сухую твёрдую землю под стеной дома.
В доме топали тяжёлые башмаки, громко разговаривали люди.
– И окна распахнуты! – сказали у Маруси и Гриши над головой.
– Да, видать, сквозняком распахнуло, товарищ капитан. А может, и были открыты, жарынь какая стоит, спасу нет. Да вы не беспокойтесь за окна, никто сюда не полезет, что вы! Деревенские все покойников до ужаса боятся!
– Да где тут у тебя деревенские, когда все до единого дачники?!
– Тоже верно, товарищ капитан.
– Ну, докладывай, что ли.
– В девять ноль-ноль без малого я постучал в дверь. Мне никто не ответил, я зашёл, и вот тебе пожалуйста.
В доме продолжали ходить. Защёлкал фотоаппарат.
– А чего тебя понесло сюда в девять ноль-ноль без малого?
– Жалоба поступила! От гражданки Александровой Лидии Витальевны. Покойник, то есть Валерий Петрович Сыркин, по её словам, обстрелял её племянницу из дробовика.
– Подтвердилось?
– Так точно. Стреляли в них. Лампочку разбитую и дробь я изъял при понятых.
Не было никаких понятых, под стеной подумала Маруся. Придумал ты понятых, Илья Семёныч! Но мы с тётей тебя не выдадим!
– Дробовик – вот он, я и без всякой экспертизы вам скажу, товарищ капитан, что из него стрельнули не позднее вчерашнего вечера!
– Так, может, эта твоя Лидия Витальевна или племянница её и долбанули потерпевшего по черепушке-то? Со страху?
Маруся стиснула Гришину руку.
– Никак нет, такое невозможно, – твёрдо ответил Илья Семёнович. – Их там в доме трое человек, они после стрельбы заперлись на все замки и всю ночь глаз не сомкнули. Сама Лидия Витальевна – человек исключительно положительный, племянница в университете обучается и вообще – девушка-ромашка, никаких тебе вредных привычек, кавалеров подозрительных, никаких шумных компаний, мухи не обидит!
Маруся слушала, и ей было стыдно, что Гриша тоже это слышит.
– А третий кто? Ты сказал, их в доме трое вроде.
– Бывший сосед ихний. Академика Яхонтова внучок. Яхонтовы участок уж лет десять как продали, а внучок приехал бывших соседей навестить, то есть Лиду и племянницу её. Мне так Лида объяснила. Они, видать, и в городе дружат, а может, и соседствуют.
– То есть обстрелянные не при делах, получается?
– По моему мнению, нет. Не при делах. А потерпевший был мужик вздорный, характером вредный. Крови многим поперепортил. Жена его и та раз в год по обещанию наведывалась.
