Гриша кивнул. Он сбросил сапоги и обувался в высокие ботинки на шнуровке.
– Агриппина, – сказал Антон бодро, – нам в Москву пора возвращаться. Они тут без нас разберутся, ты же видишь! Они всё здесь знают, лесопилки всякие, дороги!
Гриша потопал ногами, проверяя, хорошо ли сели ботинки.
– Гриша, – осторожно сказала Лида, как будто предупреждая.
Но было поздно.
По-звериному рыча, Гриша прыгнул на Антона, ударил его в лицо, моментально сбил с ног. Антон катался по земле и выл. Агриппина смотрела в сторону. Лидия тыкала в кнопки мобильного телефона. Константин наматывал на локоть какую-то толстую верёвку. Гриша бил Антона какое-то время, потом Константин сказал:
– Ну всё, хорош. Поучил малость, и достаточно. Пойдём, стемнеет сейчас совсем.
Гриша ещё пнул Антона в бок, вопреки всем правилам – лежачего бить не полагается, – плюнул в него и ушёл следом за Константином.
– Илья Семёныч, – говорила в трубку Лида, – тут наши на старую лесопилку побежали, на ёлкинскую. Может, Маруся там! Просили вам передать! Слышишь, Семёныч?! Да, да, туда!..
Она сунула телефон в карман, обошла лежащего посреди двора Антона и сказала Агриппине будничным голосом:
– Пойдём, девочка, я тебе одеться дам. Видишь, как холодает.
Ночной лес казался страшным и незнакомым, шумел и вздыхал тревожно, Гриша то и дело натыкался на ветки и попадал в кусты, казавшиеся непролазными, и очень отставал от Константина. Ориентироваться в темноте он не умел, а они несколько раз меняли направление.
– Здесь напрямую недалеко, – тяжело дыша, говорил впереди Константин. – Если мы правильно думаем и он её на лесопилку уволок, сейчас найдём, ничего!..
Гриша молчал, стиснув зубы. Он отлично понимал, что найти они могут Марусин труп.
Грише казалось, шли они очень долго, и ещё он думал, что в лесу почему-то не слышно голосов и не видно людей, хотя все ушли на поиски. Где-то здесь люди, и они ищут Марусю!..
Вдруг деревья расступились, и открылось залитое луной пространство – они как будто на другой планете оказались. Кругом в беспорядке навалены какие-то брёвна, в широких лужах стояла вода, хотя лето было очень сухое и по всей области горели леса. Иногда тянуло дымом дальних пожаров.
Константин замедлил бег, потом совсем остановился и стал оглядываться.
– Что? – спросил подбежавший Гриша.
– Вон сторожка! Да подожди ты, парень, не трясись!
И вправду, на краю этой незнакомой планеты чернел домишко с провалившимися окнами, как будто зубы были выбиты. Они подбежали, но в сторожку Константин Гришу не пустил.
– Я вперёд, – сказал он, и Гриша не посмел ослушаться.
Он сел под стену, сунул в ладони колючее горящее лицо, и его вдруг удивило, что он всё ещё в очках.
В сторожке что-то двигалось, шуршало, сопело, и вдруг громко заплакала Маруся.
Гриша вскочил и постоял, закрыв глаза.
Она плакала.
– Маруська! – заорал он и полез в сторожку. – Это я, Гриша!.. И Костя!!! Маруська, это мы! Ты жива?!
– Тихо-тихо-тихо, – быстро проговорил Костя и, сильно толкнув Гришу, вынес Марусю на улицу. Здесь было намного светлее.
Он посадил её на какое-то бревно и стал быстро ощупывать. Она плакала и икала.
– Маруся! Маруська! Ты нашлась!
– Я… ничего, Гриш, испугалась только очень. И голова болит. Вот здесь, потрогай…
Он что-то потрогал. Там, где он трогал, Маруся была живой и тёплой.
– Ничего, ничего, – приговаривал Костя, – сейчас наши подгребут, домой отправимся. Кто хоть тебя ударил-то, видела?
Маруся замотала головой, охнула и схватилась за Гришу.
– Гришка, – проикала она, – как я испугалась! Как хорошо, что ты меня нашёл, как я тебя люблю, Гришка!
– И я тебя люблю.
– Я очнулась, никого нету, и руки связаны, и ноги… Я кричала-кричала, голос сорвала, а потом плакала всё время. Там, наверное, тётя с ума сходит.
– Да уж сошла! – сказал Константин как будто весело. – Всей деревней ищут тебя, красавица!
Маруся изо всех сил обнимала Гришу и всё плакала и плакала, в конце концов Костя сказал, что непонятно, как в ней, такой махонькой, столько воды помещается, и она засмеялась.
Где-то вдалеке, на той, другой планете, с которой они свалились на эту лунную поляну, родился натужный глухой звук. Он медленно нарастал, приближаясь.
– Ну, слава те господи, добрались, – под нос себе пробормотал Костя. – Давай поднимайся, ноги-то разомни малость.
Гриша поставил Марусю на ноги, но она сразу же села обратно на бревно.
– Походи, походи, – велел Костя. – Понятное дело, всё затекло, считай, весь день пролежала, верёвками перетянутая!
– Как сюда можно подъехать? – спросил Гриша. Ему трудно было дышать, звенело в ушах, и спрашивал он, потому что боялся упасть в обморок. Он всерьёз этого боялся – постыдного дамского обморока на глазах у Маруси и Кости. – Откуда дорога, кругом же бурелом?…
– Так то с нашей стороны бурелом, парень! А от речки тропинка идёт, по ней, видать, этот… похититель свой мотороллер и протащил. А с той стороны старая дорога от лесопилки. Она, конечно, заросла малость, но проехать можно. Да вон они!..
По стволам деревьев заплясали длинные лучи, казавшиеся дымными от поднявшегося тумана, двигатель зарычал совсем близко, и на поляну, ставшую от электрического света абсолютно тёмной, припрыгал «газик».
– Жива?! – закричали из «газика».
– Жива, жива, – прокричал в ответ Костя. – Давай, Гриш, ты с левой стороны, я с правой, как в кино раненых носят, видел?
Подхватив Марусю, они в два счёта доволокли её до «газика». Она жмурилась от света, отворачивалась, и слёзы всё текли.
– Ну-ка, хлебни, хлебни, дочка, – хлопотал участковый Илья Семёныч, – вот из фляжечки хлебни-ка, полегчает.
– Тётя… – хлебнув, едва выговорила Маруся, – она там одна совсем…
– Щас, щас, на горку выедем, позвоним тёте твоей, тут телефон не берёт! Чего вы глядите, мужики, сажайте её!
Гриша подхватил Марусю на руки и аккуратно опустил на сиденье «газика», следом забрался сам, а Костя сказал, что не поедет, потом сам придёт, сейчас ему нужно «немного осмотреться». Никто не стал спрашивать, что именно он собирается осматривать, «газик» проскакал по корням деревьев, взревел мотором и поехал.
Маруся боком прижималась к Грише и всё говорила, как ей было страшно и больно – пощупай вот тут! – и как она ничего не поняла, и как себя проклинала, что понесло её за этими сыроежками дурацкими, и как ужасно беспокоилась о Грише и о тёте Лиде.
– А папа? – вдруг спросила она с ужасом, отстранившись от него. – Папа не приехал?!
