Директора, однако, в кресле не было — спокойно сидеть на месте он уже не мог. Сосновский теперь мерил шагами кабинет, еле слышно повторяя в такт ходьбе: «Непонятно, непонятно».
— Федор Михайлович, ты ведь считаешься человеком опытным в таких делах. Сам говоришь на каждом углу, что чекисты бывшими не бывают. Короче, со всеми твоими связями… как получилось, что нас никто не подстраховал? Этот наряд, как я понимаю, вообще появился там случайно…
— Патрулируют… А как же?
— Слушай, они и в нашей округе патрулируют. Я не понимаю тогда, на кой черт мне нужна собственная внутренняя служба?
Федор Михайлович еле слышно откашлялся в кулачок и заговорил:
— Наш важняк, простите, следователь по особо важным делам, выехал в вашу сторону немедленно после моего звонка, но не смог вовремя добраться — там же минуты все решали.
— Не смог вовремя добраться?!
— Ну да, он в пробке застрял. Я и сам вас догнал, только уже когда вас в больницу везли… Кстати, я думаю, что патруль этот вызвал важняк… следователь. Вам, Сергей Самуилович, личку бы надо теперь…
«Уже не надо, — подумал Сосновский, — табличка теперь у них. Личка — табличка».
— Извините, какая табличка? — поинтересовался директор департамента безопасности.
— А?
— Табличка, вы сказали.
— Сказал? Нет, ничего я такого не говорил.
— Вы вслух произнесли… Ничего… Итак, тот гаишник, что вас из машины вытащил, — проговорил Федор Михайлович, глядя на Сосновского, — мне про какую-то железку говорил, но я не понял, о чем это он.
— Я хочу с этим гаишником пообщаться. Можно устроить?
— Думаю, да. Эта задача нам под силу. Впрочем, если не доверяете, давайте я приглашу следователя. Или просто подадим в милицию заявление. Как полагается, все по форме…
Устинов взял в руки карандаш и, прижав ладонью лежащий на столе лист бумаги, стал меланхолично чертить на нем фигуры неправильной формы.
Сосновский поглядел на собеседника и за все время разговора первый раз улыбнулся:
— Ладно тебе, Михалыч, я же знаю, что ты у нас профи, незаменимый и так далее, и тому подобное. Сам посуди, что я мог подумать? В кои-то веки понадобилась реальная помощь охраны, а ее под рукой не оказалось. Признай: это твой косяк. Воистину человек одинок и беспомощен перед лицом напастей. Ладно, с постовым — вопрос деликатный. Расспросить его надо, узнать, к примеру, куда делись те самые бандиты, что нас пытались искупать в реке.
— Хорошо, понял вас.
— Действуй.
— У меня еще кое-что. По Григорию Аркадьевичу…
— Так, — Сосновский оживился. — Объявился, что ли?
— Григорий Аркадьевич пропал совсем.
— Как? Куда пропал?! У, черт, — Сергей Самуилович обхватил голову руками и сжал ее что было сил.
— Не расстраивайтесь, Сергей Самуилович, — сочувственно посоветовал Устинов. — Куда он денется?
— Да не в этом дело… Голова болит — хоть на стенку лезь. Как у Понтия Пилата… Короче, куда пропал Привольский, как думаешь?
— Не знаем. На звонки не отвечает, дома нет, на работе — ясное дело, что нет. Ищем. Найдем, — отрапортовал Устинов.
— Ну так ищите! Да, слушай, а что там с этим, как бишь его… ну, парнем, который вроде Плукшина убил?
— С Ушаковым? Задержали. Говорят, не сознается.
— Откуда он вообще взялся?
— Не знаю.
— Ладно, Михалыч, иди работай, — проворчал Сосновский. — А то ты, я погляжу, ни на один вопрос мне ответить не можешь.
Устинов кивнул и, порывшись в боковом кармане пиджака, извлек оттуда упаковку таблеток. Положил ее на директорский стол и, не говоря ни слова, покинул кабинет.
На дворе сумерки уже успел сменить вечер, за вечером пришла ночь. Сосновский сидел за столом, подперев голову руками. Перед ним стояла кружка с остывшим чаем. Тут же лежали упаковка обезболивающих таблеток от сердобольного Михалыча и антикварный том Гнедича. Сергей Самуилович на всякий случай тщательно пролистал фолиант, но новых посланий, знаков, зашифрованных намеков от Вилорика Рудольфовича не обнаружил. Он достал из кармана пиджака смятый лист бумаги, развернул его и перечитал письмо профессора.
Федор Михайлович Устинов в это время наконец дозвонился до своего знакомого, большого начальника в главке Госавтоинспекции.
— Кузьмич? Здравия желаю! Рад слышать твой бодрый голос. Как здоровье? Процветаешь?
Через несколько минут начальник службы безопасности шел обратно в директорский офис походкой абсолютно уверенного в себе человека: слегка вразвалочку, «по-путински», придерживая левой рукой воображаемую шашку на боку. Ему предстояло сообщить Сосновскому подозрительную новость: тот самый наряд ДПС с набережной в спешном порядке отправляется в служебную командировку во Владикавказ. Поездом…
Глава десятая
Лето в этом году явно не спешило радовать столицу. Приняв эстафету у дождливого и промозглого мая, оно скрывало от москвичей солнце уже почитай недели две, а то и все три. Говорят, такая погода приводит к массовым психозам и обострению депрессивного синдрома. А еще болтают, будто общее количество солнечных дней на планете с каждым годом сокращается. Интересно, кто все это вычисляет и какими методами?
Александр Валентинович, закаленный и сильный духом, никогда не считал погоду серьезным фактором текущей обстановки. О чем он всерьез беспокоился сегодня, так это о судьбе Антона. Два дня от того не было известий, и вот вчера, за полночь, он получил на мобильный странное сообщение, отправленное с незнакомого номера и изобилующее орфографическими ошибками:
«Я в золяторе тут на пр. мира, следак иаков мы пьем меня арестовали».
В указанном районе не было никаких изоляторов, но некоторые милицейские конторы имелись. А при них могли быть места временного содержания задержанных лиц. Все было понятно, кроме фразы «мы пьем». Судя по ней и по «почерку», Антону не так уж и плохо в этом самом «золяторе», в обществе следователя… Иакова.
«Может, он пьяный где, дурачится? В Воронеже, с Игорьком?» — на всякий случай подумал Тихонов.
Но тут же рассудил: это слишком легкомысленно и безрассудно для осторожного Антона. Да и вряд ли он решился бы, даже ударившись в бега, сейчас отправиться в такую даль.
Тихонов сидел у себя на даче и напряженно думал. К ногам привалился верный пес. Журчала вода в бассейне.
Александру Валентиновичу нужен был план действий — Антона необходимо выручать, цитируя «Машину времени», из «цепких лап родины». Да и пора приступить к изучению присланного Плукшиным письма.
Александр Валентинович все сделал, как просил старый приятель: прочел первую часть послания, обнаружил таблички, затем надежно их упрятал. Оставалось прочесть оставшуюся часть письма. Может быть, там будет какое-нибудь внятное объяснение происходящим вокруг странным событиям… Тихонову очень хотелось в это верить.
