Сосновский не верил, что итальянцы будут молчать. Это в тайге или даже в столице России призрак КГБ по сей день вызывает животный ужас у зарубежных специалистов. Но воздух свободной Европы быстро вылечивает от страха, опьяняет и притупляет бдительность. Чтобы поддерживать чувство неуверенности в такой расслабленной обстановке, нужна специальная «акция», особенная, в корне меняющая представление о степени защищенности современного человека, где бы он ни находился.
Но разве способно на такую акцию цивилизованное государство?
Без сомнения, Привольский — гений, под стать его протеже Плукшину. Но неужели Григорий Аркадьевич оказался гением злым? Использовал бедного профессора, а после убил его и, наверное, забрал таблички себе. Только вот пятую обнаружить ему не удалось. Выходит, не доверял ему Плукшин до конца, как не доверял никому, в том числе и самому директору. И где она теперь, эта пятая табличка? Как бы ему хотелось сейчас знать ответ на этот вопрос, но проклятый Устинов тоже пропал! В Центре, похоже, целый заговор, в который втянуты люди, пользующиеся почти безграничным доверием директора.
«Что же это за проклятая страшная тайна?! — задавался вопросом Сосновский, меряя кабинет шагами. — Короче, если Устинов не появится к вечеру, поеду сдаваться кураторам в органы», — решил он.
В дверь кабинета постучали.
— Войдите! — громко скомандовал Сосновский. Вошла секретарша.
— Сергей Самуилович, к вам Алексей Исаков, подполковник милиции… — сообщила она.
— Исаков? А, понятно. Зови.
Сосновский вспомнил, эту фамилию не один раз упоминал в разговорах Устинов. Это ведь тот самый «важняк», который ведет дело о краже из Центра!
«Наконец-то! — подумал директор. — Может, теперь туман рассеется?»
Поздоровавшись с Исаковым за руку, Сосновский предложил следователю сесть в кресло. От кофе и чая тот отказался и сразу перешел к делу. Сосновскому это понравилось.
— Сергей Самуилович, — следователь протянул директору визитную карточку, — извините, что нагрянул без предупреждения, но дело ваше оказалось нестандартным. Надо обговорить важные моменты.
— Еще какое нестандартное, это наше дело, — охотно согласился Сосновский. — Даже опасное дело, надо заметить!
— То есть? — удивился Исаков.
— Ну, вы же знаете…
— Неужели что-то случилось с Григорием Аркадьевичем?
— При чем тут… Ну, я точно не знаю, так как он исчез, но я имею в виду случай на Фрунзенской набережной.
— Какой случай на Фрунзенской набережной?
Сосновский хмыкнул:
— Вы меня разыгрываете?
Исаков покачал головой.
— Но вам ведь на днях звонил Устинов? Когда на меня напали? Он сказал, что вы в пробке застряли и не успели прийти ко мне на помощь.
— Сергей Самуилович, — спокойно попросил Исаков, — пожалуйста, будьте так любезны, подробности. Я впервые слышу о том, что вам требовалась помощь.
Сосновский красочно живописал Исакову свои приключения на набережной. Рассказал и про визит в квартиру убитого. А что еще оставалось делать, если кроме Исакова больше никто не посвящен в суть дела во всех деталях?
Умолчал он до поры лишь о надписи на стене, сделанной кровью умирающего Плукшина.
— Я, грешным делом, подумал, кто-то из ваших забрал из моей машины пятую табличку, — признался Сергей Самуилович.
— Из «наших»? — переспросил Исаков.
— Из милиции.
— Не исключено.
— «Оборотни»?
— Случается, — Исаков пожал плечами.
Повертев в руке визитку следователя, Сосновский проговорил:
— А вот Устинов… Он-то зачем врал?
— Возможно, он имеет отношение к краже. Мог быть на каком-то этапе заодно с Плукшиным. Потом кто-то убрал профессора, похитил таблички, ну и Устинов…
— Секунду, — встрепенулся Сергей Самуилович. — Нестыковка: таблички Плукшин пристроил до того, как убийцы побывали у него дома.
— Все? Вы ведь знаете только про одну?
— Уверен, что все. Вы ведете дело?
— Ну, положим, дела-то никакого пока нет, кроме дела об убийстве.
— Вам этого мало? Ну, и как вы предполагаете действовать дальше?
— Для начала будем искать вашего Привольского. Мне с ним очень хотелось бы потолковать.
— Вы что, тоже его подозреваете? — изумился Сосновский.
— Почему «тоже»? У вас сведения есть?
— Нет, это все пока только эмоции.
— Сергей Самуилович, вы не договариваете, — укоризненно нахмурился Исаков.
Сосновский тяжело вздохнул:
— Ладно. Есть у меня предположение, я подчеркиваю — предположение, что Гриша, то есть Григорий Аркадьевич, может быть связан с убийцами Плукшина. Хотя я не верю до сих пор, но существует нечто такое…
Тут он рассказал Исакову про надпись на стене квартиры профессора.
— Хм… — Исаков недоверчиво покачал головой. — Вы считаете, у умирающего были силы придумывать для вас ключи к разгадке тайны имени злодея? Мог бы просто написать на стене: «Привольский» или, скажем, «Гриша»…
— Это вы следователь, молодой человек, а не я, — резонно заметил Сергей Самуилович. — Хотя… хотя, мне кажется, я знаю, почему он мог так поступить.
— Я понимаю ход ваших мыслей, — кивнул Исаков. — Он мог так поступить только в случае, если в квартире в это время находился или сам Привольский, или тот, кто хорошо знал про ваши роли в студенческом театре. Кстати, неужели Приволь-ский не обратил бы внимания на это самое «бобо»? Впрочем, в той ситуации…
Повисла пауза.
— Вообще, конечно, лучше бы я ошибался… А если не Привольский, то кто еще, например? — нарушил молчание директор.
— Устинов Федор Михайлович.
— Он, кстати, сегодня на работу не пришел. Впервые такое, — прошептал Сосновский.
— Да, знаю. Он в милиции.
— Как так?
— Его и еще двоих сотрудников вашей охраны обнаружили связанными на одной подмосковной даче.
— Хорошенькое дело! Да что, в конце-то концов, происходит?!
— Сергей Самуилович, — помолчав с минуту, отозвался Исаков, — не пора ли рассказать о ваших табличках все, чего я не знаю?
— Честно? Я и сам теряюсь в догадках.
— Жаль… Смотрите, какую цепную реакцию спровоцировал этот ваш таежный клад! До сегодняшнего дня я был в контакте с Григорием Аркадьевичем, и он не раз утверждал, будто находка в районе Тунгуски имеет уникальную научную ценность, стратегическое значение для страны. Надо бы уже подключить к этому делу чекистов…
Зазвонил директорский телефон. Сосновский жестом попросил Исакова подождать и снял трубку:
