Александра. На что?
Реатов. Александра, неужели ты выбрала его себе в мужья?
Александра. Что ж странного? Он добрый.
Реатов. Кому охота быть злым!
Александра. Мы будем счастливы… Вот ты увидишь его, узнаешь его поближе – и ты его полюбишь. Правда, полюбишь?
Реатов. Полюблю? Нет, дочка, я тебя люблю, это так, а его не намерен заключать в родственные объятия. Разве у него есть такие белые руки? Разве умеет он так прятать свою голову на моей груди и разве у него есть такие глаза? И досадно мне, что возьмет он тебя, мое сокровище. Не стоит он твоей любви.
Александра. Ах, нет!
Реатов. А впрочем… Он добрый, да, не правда ли?
Александра. Конечно, добрый, не то что ты.
Реатов. Да, это хорошо. Я рад за тебя. Он ведь носит тебя на руках, вот так, как я тебя несу? И носит, и подкидывает, и лелеет? Поцелует губы и щеки и снова подкинет, вот так! Да?
Александра. Ну довольно, довольно, пусти меня. Какой ты сильный! Ты спокойно дышишь, а я точно версту пробежала… Что это, мы, как дети, шалим и смеемся в такое время.
Реатов. В какое время?
Александра. Давно ли я потеряла маму!
Реатов. Ну, деточка, что о том тужить, чего не воротить! Так он в эти траурные дни ведет себя скромно и не покачает мою дочку?
Александра. Вот еще, – он не смеет.
Реатов. Любит и не смеет! Любит и не знает, какое блаженство держать в своих объятиях трепещущее тело возлюбленной!
Александра. Да и не у всех ведь такая силища, чтоб играть человеком, как мячиком.
Реатов. Понимаю, дитя, понимаю. Ценю твой нежный вкус: он, твой жених, не груб, как я, – он изящен, тонок. Он обожает тебя по-рыцарски: он приляжет у твоих ног, вот так, и поет тебе про любовь свою, и сказывает тебе чудные легенды о том, как любили наши дедушки наших бабушек.
Александра. Он не умеет петь, и он не профессор истории.
Реатов. Разве? Ну, опять не так! Да, я знаю, он ведет в твоей гостиной только приличные разговоры и говорит о своей любви не иначе как по учебнику хорошего тона.
Александра. Я не знаю такого учебника.
Реатов. Оставим это. Иль нет, скажи мне, ты сама… сильно любишь его?
Александра. О да!
Реатов. Счастливые! А знаешь ли ты, как горят его поцелуи?
Александра. Горят? О да, он целует мне руки, но это вовсе не горячо.
Реатов. Только руки?
Александра. И только раз – но это я тебе по секрету – он поцеловал меня вот в это место.
Реатов. В эту бледную щеку, которая так очаровательно вспыхнула теперь?
Александра. Но я очень рассердилась и простила его только тогда, когда он сказал, что этого больше не будет…
Реатов. До свадьбы! Дети! Ромео, не дерзающий напоить свою Юлию сладчайшим нектаром любви, пока его не повенчают с нею!
Александра. Что ты говоришь, папа!
Реатов. Я рад, дитя мое, я рад. Ты сберегла невинность, и ты не знаешь любви. Я рад, дитя, тому, что вы не любите друг друга.
Александра. О нет, я люблю его, и он меня любит.
Реатов. Дитя, знай, что любовь, не запечатленная последними жертвами, – это облачко, которое растает под поцелуями могучего светила. Любовь не знает преград и запрещений, любовь на все дерзает, все смеет. Кто любит, тот силен, как Геркулес, – он рад нести на своих плечах мир, заключенный для него в возлюбленной. Кто любит, тот гениален, как Шекспир, и дело любви – творческое дело. Кто любит, тот безумец, маньяк и бешеный в одно и то же время: одна мысль сжигает его мозг, один образ царит над его душою, и все сокрушает непреодолимый ураган его неистовых желаний. Он берет возлюбленную, как законную добычу, в свои могучие руки…
Александра. Ах, ты уронишь меня! Пусти меня. У тебя глаза горят. Я не понимаю твоих слов.
Реатов. Когда стремится он к обладанию красотою, каменные стены падают перед ним, и нет преграды, которая не разорвалась бы под напором его исступленной воли, как разрывается хрупкая ткань твоего траурного платья.
Александра. Отец! Что ты делаешь? Безумный, ты разорвал мое платье! Ну к чему это?
Реатов. Не он научит тебя любить. Прости, дитя. Я так давно тебя не видел, и мне жаль твоего сердца, которое ты хочешь снести в сырой ледник семейного счастья.
Александра. Вот, надо идти, переодеться, а то еще увидит кто-нибудь это разорванное…
Реатов. Подожди. Дай мне обнять тебя… Молнии в твоих глазах, черных, как ночь… Скажи, видел ли когда-нибудь он, твой жених скромненький, вот эту прекрасную грудь и вот это место под золотым амулетом?
Александра. Ну конечно, не видел. Пусти меня.
Уходит.
Действие второе
Там же. Через несколько дней. Александра и Дунаев тихо разговаривают. Реатов входит.
Реатов. Вот два голубка неразлучные. Воркуете?
Александра. Воркуем.
Реатов. Ну, здравствуйте, дети мои, воркуйте и будьте счастливы.
Дунаев. О да, я постараюсь, чтоб Александра была счастлива.
Реатов. Постарайтесь, мой друг, но только поберегите ваше здоровье, не расточайте безрасчетливо ваших сил, как тот итальянский мальчишка, безумец Ромео, который в одну ночь готов был излить на свою супругу весь Эдем наслаждений. Будьте благоразумны, как гоголевский Шиллер, и вы будете пользоваться патентованным и непромокаемым счастием.
Дунаев. Мы будем счастливы, конечно.
Реатов. «Как боги на недоступных небесах?»
Дунаев. Как боги? О нет! Все мы люди, все человеки. И зачем недоступные небеса? Мы хотим быть счастливы на миру, на людей посмотреть и себя показать. Наш рай будет доступен для наших друзей.
Реатов. Для друзей? Мило сказано.
Дунаев. А вы сегодня чем-то словно недовольны?
Реатов. Нет.
Дунаев. Вы так бледны. Вы, может быть, не совсем здоровы? Послать бы за доктором.
Реатов. Нет, мой друг, благодарю вас, я совсем здоров. Но только я расстроен. Дела такие… Словом, я нашел, чего не ожидал.
Александра. Он все больше сидит и читает. Какие страшные и очаровательные есть книги!
Реатов. Хотел бы я, Алексей Сергеевич, вам два слова сказать наедине, если вы позволите.
