– Богата очень? – спросил он.
Вера, раскрасневшись, оттого что ей стало досадно на свой мгновенный испуг, сказала:
– Богата была бы, на фабрику к вам не ходила бы. Сладость не великая. А грибов не продаю, – себе хочу оставить.
Сквозь ветки деревьев на Веру упали вдруг лучи солнца. Словно кровавое наваждение озарило ее волосы, золотисто загоревшиеся на солнце. И казалось Горелову, что светло только здесь, где она стоит, а лес закутан лиловою тенью и безмолвием. Голоса около костра доносились словно откуда-то очень издалека. И все вне круга, очерченного близостью Веры, казалось незнаемым и чуждым. Горелов сказал хриплым голосом:
– В моем лесу грибы насобирала. Мой лес, мои и грибы.
Вера презрительно усмехнулась. Повела круглым, упругим плечом. Сказала негромко и спокойно:
– Ваши грибы, так и возьмите их себе.
Она нагнулась и поставила корзину у ног Горелова. Горелов бормотал смущенно:
– За труд, что собирала, заплачу. Вот, получи.
И он протянул ей серебряный рубль. Он был уверен в том, что Вера будет очень обрадована такою необычайною щедростью. Но Вера не взяла рубля. Она презрительно усмехнулась, покачала головою и сказала:
– Мало. Я свой труд дороже ценю.
– Сколько же тебе надобно? – с удивлением спросил Горелов.
Вера смотрела на него пристально и неторопливо отвечала:
– Говорят, золото – хорошие деньги.
Горелов захохотал. Крикнул:
– Дорого хочешь!
– Берите даром, – чего дешевле! – спокойно отвечала Вера.
Горелов кричал в диком восторге:
– Королева, а не работница! Вот так девица! Золота захотела! Это я понимаю! Что ж ты на мое золото купишь?
Вера пожала плечами.
– Что мне на ваше золото покупать? Что мне надобно, на то я и сама заработаю.
– Ты башмаки себе купи, вот что тебе надобно, – говорил Горелов. – Зачем без башмаков по лесу ходишь? Еще тебя, пожалуй, змея ужалит прямо в голую пятку, – умрешь в одночасье.
Вера говорила дразнящим голосом:
– Меня змея не ужалит, я слово такое знаю.
И она улыбалась так, что не понять было, шутит ли она, или сама верит тому, что говорит. Горелов смотрел на нее, все более приходя в восторг и влюбляясь. Он спросил:
– Что ж, ты заклинательница змей, что ли? Ну, ну, говори, не стесняйся.
– Так оно и есть, – спокойно отвечала Вера, – заклинательница змей. И никакая змея меня не тронет.
Горелов хохотал и кричал:
– Ай да девка! Нет, вы послушайте, что она говорит!
12
Башаров злобно вслушивался в этот разговор. Наконец он не мог терпеть долее. С перекосившимся от бешенства лицом он закричал:
– Она над тобой издевается, а ты ее слушаешь. Гони ее вон!
– Зачем гнать, мы и сами уйдем! – с пренебрежительною улыбкою отвечала Вера.
Милочка наклонилась к Башарову и что-то оживленно шептала ему. Башаров выслушал угрюмо. Потом поднялся и сказал:
– Ну, я пройдусь немного. Николай, пойдем к Волге.
Николай замялся. Ему не хотелось уходить. Но он не решался прямо сказать об этом при отце. Надобно было придумать какой-нибудь предлог, чтобы можно было остаться. В это время Горелов обратился к брату:
– Погоди, Павел, – одолжи мне золотую монету. Ты знаешь, я денег дома не держу и с собою не ношу. Дай до вечера, – вечером я возьму из конторы.
Башарову не хотелось давать деньги, – да еще целый золотой! – для этой наглой, по его мнению, работницы. Но и отказать было неловко, особенно после того, что ему наговорила на ухо про Веру Милочка. Он полез в карман за кошельком. И вдруг придумал предлог отказать в вежливой форме, – сказал, что у него нет пятирублевок, а есть только монеты по десяти рублей.
Горелов, конечно, предполагал дать Вере только пять рублей. Его купеческая расчетливость не мирилась с чрезмерными тратами. Но Вера так очаровала его, что он решился на этот раз не скупиться и потребовал у брата десятирублевую золотую монету. Башаров ворчал:
– По-моему, это уж слишком по-купечески. Широкая волжская натура, – или сарынь на кичку, или сам все готов отдать. На, на, возьми, только не забудь, пожалуйста, отдать. Я не фабрикант, у меня бешеных денег нет.
Больше всего Башарову было досадно на то, что не удалась его хитрость. Удар по самолюбию. Если бы знать, уж лучше бы сразу дал пятирублевый. А теперь уже неудобно было сказать, что есть и маленький золотой. Он сунул монету Горелову и поспешно пошел к берегу. Николай тем временем придумал предлог остаться. Он закричал вслед Башарову:
– Сейчас, дядя, я вас догоню. Мне надо узнать у этих девушек насчет кружевницы вологодской.
Николай мог бы и не трудить головы, – Башаров был так раздосадован, что и не думал о нем, а отец еще меньше теперь мог думать о ком бы то ни было, кроме Веры. Горелов отдал Вере монету и, громко хохоча, говорил:
– На, возьми, Вера, получи условленную плату за собирание грибов в моем лесу. Каждый день можешь приносить мне в дом грибы, будешь получать столько же.
Сказал и сам себе ужаснулся, – да ведь это же составит триста рублей в месяц! Ну да грибы скоро кончатся.
Вера опустила монету за ворот сорочки, испещренной солнечными личиками, оглянулась на Иглушу и Улитайку и спросила:
– А они тоже получат?
– Ну, нет! – весело говорил Горелов. – Мне одной собирательницы грибов достаточно. С ними я не сговаривался. Да и у тебя беру только потому, что ты – заклинательница змей. Смотри, чтобы у меня здесь ни одной змеи не осталось.
– Папа, – сказала Милочка, – у нас в лесу нет никаких змей.
Вера быстро глянула на нее, покраснела, опустила глаза и сказала очень тихо:
– Змеи везде есть. Около каждого рабочего жилья, около каждой фабрики – змеиное гнездо.
Милочка, заметно волнуясь, спросила:
– Как же вы их заклинаете, Вера? Ведь они все равно жалят. Не пришлось бы вам с этими змеиными гнездами начать настоящую войну.
Вера еще больше потупилась и еще тише сказала:
– Война дворцам, мир хижинам.
Горелов вдруг нахмурился и сурово сказал:
– Ну, будет зубы скалить. Девки, поели, да и айда! Прощайте, будьте здоровы!
И схватился за стакан с вином.
13
Когда девушки отошли, Николай сказал отцу:
– Да, чуть не забыл! Надо спросить Улитайку, где остановилась эта вологодская кружевница. У нее есть шарф кружевной, – одна прелесть!
И он поспешно пошел за девушками. Отец хмуро смотрел за ним. Потом сказал подошедшему в это время Шубникову:
