– Иван Андреевич, вот портсигар.
Горелов поднял голову.
– Да? А я ищу в кармане. Спасибо, Вера.
Вера обошла вокруг стола, не спеша опустилась на колени и медленно поклонилась в ноги Горелову.
– Что ты, что ты, Вера! – испуганно бормотал Горелов, – тебе ли кланяться? Ты – царица и очаровательница. Встань.
Пытался подняться, но ослабевшие вдруг ноги не держали. Вера поднялась, – лицо в слезах, щеки стыдливо и радостно раскраснелись. Не вставая с колен, она говорила:
– Иван Андреевич, милый, как вам благодарна, сказать не могу. Чем заслужить, не знаю. Все сделаю, что скажете.
– Ну что, встань, – тихо говорил Горелов. – Я себя переломил, мне ничего не надо. Разве одно, – на прощание поцелуй меня, как сестра милая.
Вера встала, нагнулась к Горелову, и он потянулся к ней, но вдруг, испуганно протягивая руки, закричал:
– Нет, нет, не надо! Поцелуешь, – зверем стану.
Вера опустила голову и отошла. Горелов, весь поникнувший, тихо говорил:
– Так и уйду, ни разу тебя не поцеловавши.
Потом, делая над собою усилие, сказал притворно-весело:
– Ну, девушки, что приуныли? Вино еще есть, выпьем. Ключ у тебя, Вера? Когда уйдешь отсюда, брось его в Волгу. И мой ключ, как уходить буду, тебе отдам, – туда же его. Я себя переломил, больше мне сюда не ходить.
112
Послышался далекий шум.
– Что там? – спросил тревожно Горелов. – Леночка, открой окно.
Через открытое окно шум стал слышен яснее. Как будто у самого забора над оврагом кричали несколько человек. Слов было не разобрать. Только раз какой-то особенно звонкий выкрик донесся:
– Эй, хозяин!
Конец фразы потонул в гаме и смехе. Потом несколько сильных ударов по забору, не то дубиною, не то камнями, – брань, – хохот, – топот убегающих шагов, – треск ломаемых сучьев, – удаляющийся шум голосов.
Вера стояла у окна рядом с Ленкою. Побледневшая луна склонялась к западу. Ее тени умирали в неясных предсветах едва занимавшейся еще бледной зари.
Когда голоса стали смолкать, Ленка закрыла окно, и они обе вернулись к столу. Вера увидела, что на столе рядом с бокалом Горелова лежит револьвер. Она сказала:
– Иван Андреевич, зачем это? Сюда никто не попадет.
– А слышала шум? – хмуро спросил Горелов.
– Озорники мимо шли, – отвечала Вера. – Товарищи вас не тронут.
– Там не товарищи были, – бормотал Горелов, опуская голову на грудь.
И похоже было на то, что он бредит.
– А кто же? – спросила Вера.
– Черти. Или хулиганы. Николай да Шубников их наняли на меня напасть, пока, думают, я еще не успел завещание сделать. От них всего можно ждать.
– Да они ушли, Иван Андреевич, – уверяла Вера. – Если бы так было, как вы думаете, так они шуметь бы не стали, тихо бы это дело сделали. А это просто озорники. Завтра на работу не идти, вот они и колобродят всю ночь напролет.
– Ну, ну, правильно, – говорил Горелов, – ты умная.
Вера взяла револьвер, осмотрела его. Весь стальной, простой с виду, а человека убить можно. Злые мысли визгливым роем накинулись на нее.
– Осторожнее, заряжен, – сказал Горелов.
Вера усмехнулась.
– Умею обращаться. Я пули выну.
Быстро вскинула револьвер кверху и одну за другою всадила все шесть пуль в потолок прямо над серединою стола. Зазвенели, падая, раскрашенные отражатели, сыпалась штукатурка.
– Ах! ах! – вскрикивала при каждом выстреле побледневшая Ленка.
Горелов с диким восторгом смотрел на Веру.
– Вот так вынула пули! – сказал он.
Вера бросила револьвер на кресло и громко, точно заглушая все другие звуки, сказала:
– Простите, Иван Андреевич, нашумела, потолок испортила. Да что! Сами сказали, что здесь больше не будете веселиться. Простите. А мне домой пора. Леночка, иди к нам, поспишь у меня. Маме что ни есть скажем, придумаем дорогой.
– Пора и мне, – сказал Горелов.
Сделал над собою усилие, точно весь собрался, встал и быстро пошел к выходу.
113
В саду было прохладно. Млечный свет развеялся по небу. Тени смешались, поднялись в посветлевший воздух, и все кусты и деревья казались блаженно-успокоенными.
Горелов сошел на дорожку, остановился, глянул на домик, повернулся к востоку, где за деревьями уже розовело небо, перекрестился. Вера и Ленка стояли на крыльце.
– Вера, – негромко, слегка дрогнувшим голосом сказал Горелов, – проводи меня до калитки. Ключ там от меня возьмешь, замкнешь за мною.
Молча дошли вдвоем до калитки.
– Так-то, красавица, – сказал Горелов, – переломил я себя, а чего это мне стоит, один Бог…
Пропустил слово «знает» и не заметил этого. Продолжал:
– Стань к свету, к заре лицом, дай на тебя в последнее наглядеться.
Вера прижалась спиною к калитке. По ее лицу текли слезы. Горелов сказал с тихою радостью:
– Плачешь? пожалела? Дороже бриллиантов мне твои слезы.
Долго смотрел. Потом отошел, сел на скамейку, опустил голову. Вздохнул, встал, сказал решительно:
– Ну, будет. Ты не размазня да и не кисель. Вытри слезы, улыбайся.
Вера достала платок, прижала его обеими руками к лицу, точно всю печаль им с себя сняла, и стала перед Гореловым. Она светло улыбалась, и лицо ее легко порозовело от радости, побеждающей все печали и страхи, да от легкой зари, в небе светлом весело разливающейся, да от свежести ранней утренней, милее которой на свете только ласка милой, только радость милого.
– Вот такой тебя навсегда запомню, заклинательница змей, – медлительно и печально говорил Горелов. – Радость твою вижу ясную. Спросят: «Что хорошего сделал?» Скажу: «Веру обрадовал». Прощай.
Встал, крепко сжал Верину руку. Отомкнул калитку, ключ отдал Вере. Помедлил, сдвинув брови. Потом быстро и тихо сказал:
– В домик лучше бы и не заглядывала. Ну да как знаешь. Будешь уходить, замкни. Если твои пули невзначай попали куда не надо, – Ленка скажет, в чем дело, – так ты не беспокойся. На себя возьму. Вот и при Ленке скажу. Пусть она сюда придет.
Вера пошла к домику. Ленки не было видно.
– Леночка! – тихо окликнула Вера.
Постояла, поднялась на крыльцо. В это время дверь быстро открылась, и Ленка вышла поспешно, точно испуганная.
– Иван Андреевич тебя зовет, – сказала Вера.
Горелов ждал, прислонясь плечом к притворенной калитке. Спросил:
– Леночка, была после нас в столовой?
