Дисмасу отчаянно хотелось во всем признаться. Хотя зачем втягивать Магду в эти передряги? Он улыбнулся:
– Отдыхай. Мы с тобой еще наговоримся.
Она сжала ему пальцы:
– Ты ведь вернешься? Обещай.
– Вернусь. – Дисмас встал, посмотрел на записку в руке и возвел очи горе.
– Следует опекать своих послушников, – с улыбкой сказала Магда. – Только пусть Ункс не злоупотребляет, это сильнодействующее средство.
Страшно конфузясь, Дисмас вручил рецепт аптекарю в приходе Святого Андрея, обстоятельно и убедительно разъяснив, что зелье предназначается не для него. За живодерскую цену – пять гульденов! – он получил пузырек с коричневой жидкостью.
Дисмас презентовал эликсир Унксу и настоятельно подчеркнул, что Магда наказала принимать зелье непосредственно перед посещением борделя, но ни в коем случае не больше трех глотков. Крошечных. Разумеется, Ункс выхлебал весь пузырек.
Ни свет ни заря ландскнехты снова явились в «Райские кущи» прямо из публичного дома и устроили очередной кавардак на лестнице. Как и накануне, пьяные в дым Кунрат и Нуткер едва держались на ногах.
Ункс явился с триумфальным выражением на лице. Он странно переставлял ноги, будто всадник, который несколько суток провел в седле. А еще он старательно прикрывал пах шляпой. Завидя Дисмаса, он элегантно приподнял шляпу, как заправский придворный шаркун на королевском балу:
– Глянь-ка!
Дисмас отшатнулся:
– Боже милостивый! Прикройся немедленно, болван!
– С вечера колом стоит.
– Всяко лучше давешней беды, – хмыкнул Дисмас.
23. «Пляска Смерти»
Спустя несколько дней, в послеобеденный час, Дисмас с Дюрером навестили торговца мануфактурой, известного Дисмасу по прежним приездам в Базель.
Торговец долго рылся в лабиринте полок и подсобок, пока не вернулся, чихая, со штукой льна под мышкой. В расправленном виде отрез был пятнадцати футов в длину и четырех в ширину. По прикидкам Дисмаса это примерно соответствовало необходимому размеру. Саржевое плетение нитей елочкой свидетельствовало, что холст соткан либо в Палестине, либо в Иудее, а может, и в Галилее, хотя последнее было маловероятно. Торговец клятвенно заверял, что холсту по меньшей мере двести лет, однако Дисмас прекрасно знал, что это лишь попытка набить цену.
Дюрер скрупулезно исследовал полотно, придирчиво ощупывал его и разглядывал переплетение нитей в лупу. Потом достал из котомки ящичек с красками, сделал несколько пробных мазков на уголке отреза и одобрительно кивнул.
Торговались целый час. Согласно устоявшемуся ритуалу, Дисмас и продавец обменивались обвинениями в татьбе и вероломстве. Дюрер впервые видел друга в профессиональной ипостаси и с изумлением наблюдал за процессом.
В конце концов сошлись на восемнадцати гульденах. Дисмас проворчал, что теперь целый месяц придется сидеть на хлебе и воде. Торговец сделал вид, что поверил.
Монеты и отрез сменили владельцев.
Торговец подмигнул и с елейной улыбочкой осведомился:
– Плащаницу затеяли? А прежде говорили, что поставщик святынь Дисмас до такого не снисходит.
Унизительное замечание шаромыжника, конечно же, раздражало, но возмущаться было неуместно. Болтливый торгаш наверняка разнесет по цеху, что, мол, Дисмас, поставщик святынь, прикупил матерьялец для савана Господня. Это не сулило ничего хорошего.
Разумеется, можно было попросить Кунрата со товарищи заглянуть в лавку. Нет, не стоит, решил Дисмас. Как бы низко он ни пал, негоже опускаться до угроз и погромов.
– Это секрет, – сказал он торговцу. – Готовим сюрприз для одной знатной и весьма влиятельной особы. Если об этом прознают и сюрприз пойдет насмарку, то… Короче, я не завидую тому, кому доведется испытать на себе немилость этого господина, – прошептал Дисмас и двинул через стол еще два гульдена. – За ваше благоразумие.
Лавка находилась на северной окраине города, в приходе Святого Иоанна. День выдался погожий. Дисмас с Дюрером решили прогуляться вдоль реки до «Райских кущ». Стену крестового хода церкви Проповедника украшала фреска.
Дисмас и прежде ее видел. А вот Дюрер, как ни странно, сподобился лицезреть ее впервые, хотя и был о ней наслышан. О ней знали все. Она славилась повсеместно.
Фреска, написанная восемьдесят лет назад, была благодарственным подношением Господу в честь окончания очередной эпидемии чумы. Она служила назиданием. Смерть придет за всяким, невзирая на титулы и сословия, будь ты императором, папой, кардиналом, дворянином, торговцем, матерью с младенцем, лоточником, нищим, турком или иудеем… Жуткий пляс в цепких объятиях скелета, олицетворявшего Смерть, выпал каждому из тридцати девяти персонажей.
Дюрер фыркнул и объявил фреску низкосортным образчиком настенной росписи. У Дисмаса не было собственного мнения о ее художественной ценности. Он напомнил Дюреру, что картинки на стене – гораздо более приемлемый отклик на вспышку чумы, чем тот, к которому в Базеле прибегли столетием раньше. Тогда на остров посреди Рейна согнали шестьсот иудеев, заперли их в амбар и сожгли заживо. Очевидно, фреска пришлась Господу по душе, ибо вот уже много лет чума обходила Базель стороной.
Прежде Дисмас никогда не задумывался о «Пляске Смерти», но сейчас ему стало не по себе. Его замутило, словно в утробе всколыхнулось нечто тлетворное.
– Что с тобой? – спросил Дюрер. – Ты какой-то странный.
Пошатываясь, Дисмас отвернулся от стены. Он задыхался. Грудь сдавило, голова кружилась, на лбу выступила испарина, лицо и руки горели… Он снял перчатки.
– Дис, да что с тобой?
– Я…
Дюрер подхватил его под руку:
– Сядь.
Дисмас тяжело опустился на землю, зажал голову в коленях и пытался дышать ровно и глубоко. Через несколько минут тошнота отступила. Бешеный стук сердца затих. Дисмас, опираясь о стену, медленно поднялся. Внезапно его осенило, что фреска напомнила ему о его собственной пляске со смертью, в подземелье Альбрехта.
– Ну как ты? – спросил Дюрер.
Дисмас кивнул:
– Все в порядке. Сейчас вот только дух переведу.
Пока Дисмас приходил в себя, Дюрер огласил подпись под изображением по соседству. Смерть плясала с графом.
– На этом свете был я знатен
И назывался важным графом,
Потом меня скосила Смерть,
И вот я здесь танцую…
Дюрер фыркнул:
– Ну, положим, с графом дело обстояло несколько иначе… О, смотри, кто тут еще есть!
Кардинал.
– Папскою волей я был кардиналом
Церкви священной,
Чтили меня высоко и повсюду,
Ныне же Смерть не избегну.
Дюрер вытащил из котомки ящичек с красками.
