И все же кое-что в этой речи озадачило Бакос и ее коллег из ЦРУ. Сначала Пауэлл признал, что Заркави и его союзники из “Ансар аль-Ислама”* действовали в районе, где Саддам Хусейн не мог их контролировать. Но потом заявил: “У Багдада есть агент на самом верху этой радикальной организации”, — подразумевая, что Ирак, по сути, контролирует группу. Ни одно из проверенных ЦРУ донесений не подтверждало, что такая связь существует.
Пауэлл прервался, чтобы заговорить о расправе над Лоуренсом Фоули, дипломатом, убитым в Аммане тремя месяцами раньше, — “подлость”, совершение которой он приписал Заркави. После убийства, сказал он, Государственный департамент связался с иракской разведкой через третью страну (Иорданию, как подтвердили потом официальные источники), требуя, чтобы лидер террористов предстал перед судом. “Правительство Ирака утверждало, что не знает, где находится Заркави или кто-либо из его подручных, — сказал Пауэлл. — Подобные заявления опять же не заслуживают доверия. Нам известно, что делал Заркави в Багдаде”.
Утверждения сыпались быстрее, чем Бакос успевала опровергать их в уме. Она почувствовала обиду. Анализ разведданных точно проводился не так. Когда Чейни делал подобные заявления на воскресных ток-шоу, Бакос часто ловила себя на том, что вопит перед телевизором, словно протестуя против свистка судьи в футбольном матче. А теперь Пауэлл, как Чейни, “выдавал публике за факты нечто, что, по нашим сведениям, было чем угодно, только не фактами”, вспоминала она.
В конечном итоге эта речь бросила тень на репутацию самого Пауэлла и еще больше подорвала доверие ключевых союзников к администрации Буша, особенно когда заявления о том, что Ирак тайно владеет оружием массового поражения, оказались ложными.
Другой болезненный побочный эффект проявился полностью гораздо позже. Одной речью Белый дом превратил Заркави из неизвестного джихадиста в международную знаменитость, сделал любимцем исламистов. Образ загадочного Заркави, хмуро глядящего с экрана Совета безопасности ООН на сильных мира сего, заставил орды журналистов броситься за компьютеры и начать выяснять, кто же он такой. Репортеры и съемочные группы стаями потянулась в Иорданию, чтобы писать биографические очерки и брать интервью у людей, заявлявших, что знают его. Зарка, грязный индустриальный город, где прошла юность террориста, обрела любимого сына.
С особой горечью за этой трансформацией наблюдали иорданцы, так долго пытавшиеся держать Заркави на коротком поводке. Самих Баттихи, в то время шеф Мухабарата, чуть не взорвался от злости при виде изображения Заркави за спиной Пауэлла. “Что за бред!” — взревел он.
Абу Мутаз, молодой специалист по борьбе с терроризмом, который когда-то пытался повлиять на поведение Заркави, сидел с коллегами в баре отеля на берегу Мертвого моря, когда на телеэкране появился Пауэлл, толкующий о прежнем подопечном Абу Мутаза. “Нас чуть не стошнило, — говорил Абу Мутаз, вспоминая свою реакцию. — Я все спрашивал: как они могли? Как они могут так думать? В конце концов я решил, что это, наверное, политика. Просто политика”.
Такой поворот событий поразил и иных старых друзей и союзников Заркави в Аммане. На джихадистских сайтах исламисты принялись описывать подвиги Заркави, а блогеры пели панегирики его мужеству и отваге, вспоминал Хасан Абу Хание, знавший Заркави в 1990-е годы. “Своей речью Колин Пауэлл подарил ему популярность и широкую известность, — говорил амманец Абу Хание, исламист, подавшийся в писатели. — Никто не знал, кто он такой, — и вот госсекретарь самой могущественной державы мира объявляет его важной фигурой. Отныне его слава разнесется по всему арабскому миру, от Ирака и Сирии до Магриба и Аравийского полуострова. Люди будут присоединяться к “Аль-Каиде”* ради него”.
По мнению Хание, это был один из самых жестоких парадоксов того времени. Решив использовать невоспетого героя Заркави, чтобы оправдать открытие нового фронта в войне с терроризмом, Белый дом помог начать карьеру одному из самых опасных террористов столетия. “А Заркави в ответ, — прибавлял Хание, — сделал все их предупреждения о терроризме более чем обоснованными”.
Фэддис находился в другом районе Ирака, когда в марте 2003 года, через неделю с лишним после ввода войск, администрация Буша наконец разрешила атаку на лагерь “Ансар альИслама”*. Десятки “томагавков” упали на барачный поселок в Саргате, сровняв строения с землей и уничтожив оборудование, которое исламисты использовали для приготовления ядов. Американские коммандос, которых поддерживали сотни курдских боевиков, загнали остатки исламистов в горы, откуда иным удалось бежать через иранскую границу в безопасные места. У убитых и взятых в плен солдаты обнаружили паспорта и удостоверения личности из десятка стран, от Алжира до Йемена. Но Заркави не было и следа. Другие оперативники ЦРУ позже подтвердили, что иорданец к тому времени уже перебрался в Багдад, ждать прибытия американских войск.
Среди первых американцев, вошедших в разрушенный лагерь “Ансара”*, был оперативник ЦРУ, один из восьми членов разведывательной группы Фэддиса. Описывая Фэддису разрушенную базу, он упомянул о дурном ощущении упущенной возможности. “Все хоть сколько-нибудь значимые члены группировки покинули лагерь до того, как мы туда пришли, — сказал он Фэддису. — Остались только рядовые. Пушечное мясо”. И добавил: “Лучше, чем ничего. Но мимо цели мы промахнулись”.
Книга вторая
Ирак
Глава 8
“Это уже не победа”
Иракский офицер снова плакал. Он сидел за дальним концом стола, качался, обхватив голову дрожащими руками, и всхлипывал так самозабвенно, что его было слышно за дверью трейлера, служившего кабинетом для допросов. Наконец его слова стали совсем невнятными, если он вообще произносил какие-то слова.
Нада Бакос сделала паузу, чтобы понять, может ли этот человек собраться. Воздух в помещении был затхлым, пахло ношеной одеждой и пóтом, единственный кондиционер тщетно боролся с сорокаградусной иракской жарой. Бакос, измученная душевно и физически, все же упорно старалась держать собственные эмоции под контролем. Она повторила вопрос спокойно: “Вы знали, что Заркави был в стране?”
Снова рыдания. Хасан аль-Избах, до недавнего времени высокий чин в разведслужбе Саддама Хусейна, сломался, и неясно было, что довело его до нынешнего состояния — страх или унижения. Он не смотрел на переводчика, который вежливо повторял вопросы Бакос, не смотрел на представителя американской военной полиции, наблюдавшего из дверного проема. Он не мог заставить себя смотреть ни на что рядом с Бакос, словно само присутствие следователя из американского ЦРУ — да еще следователя-женщины — было чем-то немыслимо постыдным. Бакос попробовала зайти с другой стороны: “Как были связаны тогда Заркави и Мухабарат?” Молчание. Не сработало.
Все в пределах видимости Бакос было пропитано безнадежностью: унылые стены трейлера, колченогая мебель, зелено-коричневые разводы солдатского “пустынного” камуфляжа, седая щетина на дрожащем подбородке узника. Прошло несколько недель после падения Багдада и меньше месяца после ее первого непосредственного столкновения с оккупированным Америкой Ираком. Сейчас она проводила свои дни на изрытой бомбовыми воронками воздушной базе к северу от Багдада, используя все доступные ей комбинации обаяния, манипуляций и угроз, чтобы вытянуть секреты из недавних сотрудников иракской разведки.
