У Бакос опускались руки, и не только из-за беспощадной жестокости задания или из-за того, что она, никогда не служившая ни в армии, ни в правоохранительных органах, чувствовала, что ей недостает квалификации. Больше всего ее раздражали предписанные Вашингтоном и Лэнгли вопросы, все настойчивее заставлявшие ее искать то, чего, как она знала, не существует.
Настроения в Багдаде менялись. Бакос и ее коллеги из ЦРУ ощущали эти перемены во время своих все еще беспрепятственных прогулок по городу — встречи с контактами, вылазки за любимым мороженым. Улыбки и робкие приветственные жесты первых недель давно сменились хмурыми взглядами и задернутыми шторами. Ирак быстро уставал от оккупации, в то время как администрация Буша, судя по всему, целиком погрузилась в сведение счетов с политическими соперниками в Вашингтоне. Моральные основания для ведения войны рухнули, как сгнившие балки, и помощники президента работали не покладая рук, чтобы устранить повреждения. Оружия массового поражения, такого грозного в речах Буша, за несколько месяцев поисков так и не нашли. Также не было обнаружено ровным счетом никаких доказательств гипотетической связи Саддама Хусейна с “Аль-Каидой”* и другими террористическими группами. Конгресс уже требовал ответов, и летом 2003 года Белый дом стал еще сильнее давить на аналитиков ЦРУ, чтобы те предоставили хоть что-то.
Вашингтон был особенно заинтересован в получении крупиц информации от бывших высокопоставленных сотрудников службы безопасности, которые могли знать о секретных переговорах иракской разведки с иностранцами и которых можно было заставить говорить в обмен на деньги или особые услуги. “Что вы узнали о связях с террористами?” — требовательно спрашивали из Лэнгли.
“Этому конца нет”, — думала Бакос, потрясенная и растерянная. И действительно — вопросы продолжались весь конец 2003 года, и весь следующий год, и год, наступивший потом.
Иногда случались прорывы: какой-нибудь арестованный делал заявление, обнаруживался документ, вроде бы содержащий что-то более или менее определенное. Однажды, например, стосковавшийся по дому иракский офицер в присутствии Бакос на краткий момент поддался уговорам и кое-что выложил.
Вопрос был в том, слушал ли это кто-нибудь в Белом доме.
Бакос отправилась в Ирак волонтером, несмотря на свое неоднозначное отношение к этой войне. “Мы начали военную операцию, и пришла пора засучить рукава”, — вспоминала она.
В мае 2003 года Бакос прибыла в страну, которая ее шокировала, — для молодой служащей разведки, впервые попавшей на войну, это было дикое, погруженное в хаос, жутковатое место. Но Ирак оказался в лучшей форме, чем она себе представляла. После двух войн и десятилетия экономических санкций Багдад остался по большей части нетронутым и выглядел определенно приличнее, чем иные ближневосточные столицы, в которых бывала Бакос. Она ездила на деловые встречи по широким, усаженным по обочинам пальмами проспектам и хорошо спроектированным скоростным автострадам с зелеными указателями, напоминавшими те, что остались на родине.
В первые дни служба тянулась чередой долгих дней, проводимых в допросном трейлере, с перерывами на еду и сон. Военные силы США к этому времени задержали уже десятки хусейновских генералов и начальников разведки, которые наверняка знали, где находится секретное оружие массового поражения, или владели сведениями о террористических заговорах, разработанных при поддержке Ирака.
Американские чиновники надеялись, что кого-нибудь из арестованных можно склонить к сотрудничеству — нужно только правильное поощрение вроде иммиграционных документов или денег. Среди этих людей самым многообещающим выглядел рыдающий Хасан аль-Избах. Он не только был одним из высоких чинов иракской разведки; через него еще и осуществлялась связь с палестинскими боевиками, которых Запад считал террористами. Саддам Хусейн открыто поддерживал преступные группировки, подобные организации Абу Нидаля, отчасти чтобы упрочить свою репутацию врага Израиля у союзников-арабов. Кто-то из служащих иракской разведки мог бы пролить свет на мрачный мир террористических связей Ирака, и возможно, этим человеком станет Избах — если Бакос сумеет разговорить его.
В первые недели Бакос в Ираке за столом напротив нее сидели многие иракские офицеры, но подобного этому она еще не видела. Он был на удивление молод, где-то под сорок, и мало походил на бандитского вида оперативников, которые, похоже, составляли основную часть разведармии Саддама. Чисто выбритый, если не считать тюремной щетины, и даже без стандартных усов, какие носили почти все члены иракского правительства, он казался глянцевым западным менеджером. Но после начала военной операции вся его уверенность рухнула и превратилась в кашу. На допросах он если не плакал, то по большей части замыкался.
Бакос видела, что этот человек чего-то боится, и велела переводчику выяснить, чего именно. История Избаха оказалась сложной, но больше всего он боялся за свою семью, особенно за сына. Саддамовская партия “Баас” и ее разведка за несколько десятилетий убили и замучили до смерти тысячи иракцев. Теперь они были повержены, а выжившие и их родственники жаждали мести. Что будет с детьми Избаха, особенно пока он в тюрьме?
После недолгого раздумья Бакос сделала небольшой шаг ему навстречу. “Если вы поможете мне, — сказала она, — я разрешу вам связаться с семьей”. Избах затих, обдумывая предложение. Потом кивнул в знак согласия. Старый режим пал; ему нечего терять, а приобрести он сможет много, если заговорит. Появился наконец шанс осветить глубочайшие подземелья выстроенной Саддамом системы безопасности; проводником станет человек, который знает каждый поворот.
Бакос повела Избаха через паутину иракских связей с террористами, позволяя ему подробно описывать палестинских и иранских боевиков, которых Саддам поддерживал долгие годы, а когда они ему надоедали — приказывал убить. Но когда речь зашла об “Аль-Каиде”*, Избах пожал плечами: здесь говорить не о чем. Возможно, несколько лет назад были какие-то встречи на низшем уровне — малозаметные, на которых одна сторона пыталась оценить другую. Но из них ничего не вышло. Светский режим Ирака преследовал и убивал исламских экстремистов, и лидеры “Аль-Каиды”* ненавидели иракского диктатора. Недоверие было слишком велико даже для зачаточного сотрудничества.
“А что насчет Заркави?” — спросила наконец Бакос. “Мы слышали о нем, — сказал Избах. — Но не общались”. Совсем ничего? Бакос продолжала давить, чтобы увидеть, не попытается ли Избах уйти от ответа. “Если бы вы с ним встретились, — спросила она, — то попытались бы завербовать такого человека?” Ответ был простым и категоричным: “Нет”.
Избах сдержал свое обещание, теперь Бакос предстояло сдержать свое. Принесли телефон, и бывшему офицеру разведки разрешили позвонить жене — впервые за несколько недель ареста. Бакос ненадолго задержалась в помещении, чтобы удостовериться, что соединение установлено. Когда на том конце провода раздался голос, Избах снова зарыдал в три ручья.
Оставив иракца на попечении американской военной полиции, Бакос тихонько переместилась к двери и выскользнула из трейлера.
Очередь на подачу заявления для визы возле иорданского посольства была небольшой для вторника, даже для раскаленного вторника в начале августа, когда температура к десяти утра уже взлетала почти до сорока градусов. Поздним утром 7 августа 2003 года всего несколько десятков иракцев стояли в очереди, держась в тени бетонной стены, тянувшейся перед фасадом здания. Запыленные такси и старые седаны подкатывали к обочине тротуара и высаживали пассажиров; охранники-иракцы в форме, уже покрытой пятнами пота, жестикулировали и ругались еще более пылко, чем обычно, — признак нервного напряжения, охватившего сотрудников в последние двадцать четыре часа. Накануне кто-то перебросил через стену написанную от руки записку, предупреждавшую, что территория посольства подвергнется атаке.
