Служба безопасности посольства отнеслась к записке со всей серьезностью, хотя и была озадачена странной угрозой. Убийства, которые вскоре станут такими обычными, — машины, начиненные взрывчаткой, террористы-смертники, взрывающие себя возле мечетей и рынков, — пока были неизвестны Багдаду. Почему же выбрали именно посольство? Иордания, в конце концов, была братским арабским государством, имела крепкие культурно-исторические связи с иракскими соседями, и само посольство, красивый двухэтажный особняк в одном из фешенебельных районов Багдада, обслуживало в основном иракских путешественников. Амман — такой стабильный, а ехать недалеко и недорого — издавна был излюбленным направлением для семей среднего класса, желавших провести выходные в походах по магазинам или просто сменить обстановку. Постоянная потребность в визах и была главной причиной, по которой иорданцы возвели высокую стену посольства: не для защиты, а чтобы контролировать ежедневные толпы, ставшие такой же частью пейзажа, как пальмы вдоль улицы Арбаташ.
Так что внезапное появление на улице перед посольством потрепанного зеленого минивэна возбудило беспокойство, но не панику. Охранники видели, как молодой водитель остановил машину в нескольких футах от бетонной ограды, потом вышел из машины и быстро зашагал прочь от здания посольства. Охрана даже не успела добраться до автомобиля, чтобы проверить его: кто-то при помощи дистанционного управления привел в действие спрятанное в багажнике взрывное устройство.
Взрыв был таким мощным, что передняя часть фургона, вертясь, взлетела в небо, после чего обрушилась на крышу здания через два дома от посольства. Взрыв проделал в ограде тридцатифутовую дыру, убив охрану и людей, пришедших за визой, искорежил проезжавшие мимо машины. От взрыва так тряхнуло расположенную поблизости детскую больницу, что некоторые врачи решили, будто атаке подверглась сама больница, и думали так до тех пор, пока пункт скорой помощи не начали заполнять толпы раненых. Было обнаружено семнадцать тел (все погибшие — иракцы), включая семьи с детьми в оказавшихся поблизости и сгоревших дотла машинах. Оторванная голова юной девушки с опаленными, спутанными длинными волосами, лежала посреди улицы; какой-то прохожий накрыл ее картонкой, а потом, в ужасе и смятении, принялся ожесточенно рыть яму в жесткой земле, пытаясь похоронить голову.
Еще ни разу со времени вторжения США в Ирак на гражданские объекты не нападали столь демонстративно. По всей столице разъяренные иракцы избивали предполагаемых подозреваемых. Кто-то обвинял американцев, повторяя слухи об американском вертолете, который якобы выпустил снаряд во время взрыва, и тому были свидетели. Другие винили самих иорданцев, аргументируя это тем, что монархия навлекла беду на свою страну, работая против Саддама — или, согласно противоположной теории, тайно работая на Саддама. Толпа, собравшаяся возле посольства, приходила во все большее возбуждение, пока наконец несколько десятков человек не хлынули в здание, срывая портреты короля Абдаллы II и его отца, короля Хусейна, и не погнали сотрудников посольства по улице.
На официальном уровне реакция тоже шла вразнобой. Иорданский министр информации приписывал теракт иракским политикам, недовольным иорданской монархией. Пресс-секретарь Пентагона усматривал за терактом “Аль-Каиду”*, хотя багдадский эксперт по безопасности исключал всякую причастность этой террористической организации к взрыву. Наиболее прозорливым оказался Л. Пол Бремер III, назначенный Бушем глава Временной коалиционной администрации (ВКА) в Ираке, по мнению которого взрыв могли устроить иностранные боевики, связанные с “Ансар аль-Исламом”*, экстремистской религиозной группировкой, действовавшей в отдаленных горах на северо-востоке Ирака еще до вторжения. По сведениям оперативников американской разведки, ансаровские боевики действительно перебирались в иракские города, чтобы готовить такого рода теракты. “Дальше будет хуже, — предупреждал Бремер в одном из нескольких интервью по теме взрыва, которые он дал на той неделе американским журналистам. — Мы увидели новую, незнакомую нам методику, до сих пор в Ираке не применявшуюся”.
Независимо от того, кто стоял за терактом, взрыв усугубил дурные предчувствия жителей Ирака и некоторых американцев. Для солдат США рутинное патрулирование иракских районов стало еще опаснее, учитывая почти ежедневные нападения из засады и снайперский огонь. Через несколько часов после атаки на посольство последовал еще один взрыв: скрытая бомба сработала, когда мимо проезжал американский джип; она убила двух рядовых и спровоцировала перестрелку, затянувшуюся до вечера. Еще один солдат получил смертельное ранение, когда стоял на посту.
У простых жителей Ирака убийство безвинных людей возле посольства усилило ощущение того, что их бросили, что американские оккупационные силы мало заботятся об иракском самоуправлении и не хотят или не могут обеспечить элементарную безопасность. “Когда Саддам был у власти, мы могли защитить посольства. Сейчас мы лишены такой возможности”, — говорил молодой лейтенант иракской полиции Гатия Захра американским журналистам, глядя, как спасатели разбирают развалины посольства в поисках изувеченных тел.
В Вашингтоне официальные лица обещали оказать помощь в расследовании, тем самым дав понять, что считают теракт проблемой иракской полиции и одной из множества неизбежных неровностей на пути к стабильной демократии. Президент Джордж Буш даже счел необходимым прервать свой августовский отпуск, чтобы уверить страну: дела его администрации в Ираке идут по плану. “Мы далеко продвинулись, — объявил он репортерам из правительственного пула, собравшимся на его техасском ранчо в Кроуфорде. — В Ираке стало безопаснее”. Когда его спросили о словах одного пентагоновского служащего, заявившего, что американские войска могут остаться в Ираке на целых два года, Буш уклонился от прямого ответа. “Чтобы победить в войне с терроризмом, администрация готова потратить столько времени, сколько понадобится”, — сказал он.
Советник Буша по национальной безопасности Кондолиза Райс также подняла вопрос о взрыве, беседуя в тот же вечер в Далласе с группой афроамериканских журналистов. Она предположила, что беспорядки в Ираке сродни родовым мукам, которые переживала Германия, преобразуясь после Второй мировой войны в демократическое государство. “Обломки режима и прочие экстремисты атакуют прогресс — именно это они сделали сегодня, взорвав иорданское посольство, — сказала она. — Бойцы коалиции продолжают смотреть в лицо смертельной опасности. Но демократия — это непросто”.
Этот день стал, безусловно, одним из самых тяжелых. С момента окончания боевых действий еще ни разу не погибало столько людей за одни сутки; к тому же проявился новый тип терроризма — тот, что начиняет машины мощной взрывчаткой и избирает своей мишенью мирных жителей. Это было настолько непохоже на образ, представленный Белым домом, — образ заново рожденного Ирака, уверенно идущего к стабильности и демократии, — что Райс изо всех сил старалась снизить ожидания, твердя: “Это трудная дорога”.
На самом деле дорога оказалась гораздо труднее, чем думали в Белом доме. Меньше чем за месяц Багдад увидел еще две взорванные машины, и каждый раз разрушений было все больше. К тому времени, как президент вернулся в Вашингтон в сентябре, природа конфликта радикально — и навсегда — изменилась.
