Насколько они серьезны? Ричер, регулярно наносивший визиты в отделение ЦРУ в Багдаде, был настроен скептически. Весьма серьезны, думал он и говорил коллегам: “Они происходят каждый день”.
То, что Ирак приютил террористов, уже не ставилось под сомнение. Но никто не решался, описывая конфликт, употребить слово “восстание”, вплоть до 30 августа 2003 года. В тот день глава багдадского отделения ЦРУ Джерри Мейер бросился звонить в штаб-квартиру уже через несколько часов после двойного взрыва, убившего шиитского священника аятоллу Мухаммада Бакир аль-Хакима и множество верующих в наджафской мечети. Секретное донесение называлось “земляной волк” — на шпионском жаргоне так обозначают официальное заключение полевой резидентуры, направляемое в штаб-квартиру агентства. Мейер, наблюдавший последствия трех августовских взрывов, предупреждал, что конфликт стремительно переходит в новую опасную фазу. Джихадисты из разных стран начали просачиваться в Ирак, привлеченные перспективой сражаться с американцами. Иностранные боевики вступали в подпольные группы, намеренно создающие беспорядки с целью дестабилизировать обстановку в стране, дискредитировать пришедших в Ирак американцев и их местных сторонников. Формирование армии мятежников может свести на нет прогресс последних пяти месяцев, писал Мейер. Более того, учитывая вновь прибывших, толпы будущих террористов-смертников уже находятся в стране и готовы к атакам независимо от того, будет ли арестован Саддам Хусейн.
Жесткий тон отчета стал для чиновников Белого дома неожиданностью и повлек за собой шумные протесты со стороны представителя администрации в Багдаде, Л. Пола Бремера III, дипломата, возглавлявшего ВКА в Ираке. Бремер заявил, что в отчете все преувеличено и в высшей степени негативно, и именно его реакция заставила ЦРУ отлавливать уехавшего в отпуск Ричера.
“Разразилась буря негодования, — вспоминал Ричер, уволившийся из управления в 2005 году. — ЦРУ говорит, что восстание набирает силу, а Белый дом бесится”. В действительности, по его словам, в Ираке столкнулись две версии реальности. Одна версия опиралась на свидетельства агентов ЦРУ, а вторая должна была подтвердить сообщение, столь выразительно переданное Бушем на борту авианосца ВМС США “Авраам Линкольн”. “Президент как раз вышел на палубу, чтобы сообщить, что мы победили, — пояснял Ричер. — Так что Белый дом оказался в неловком положении”.
До поры до времени отчет Мейера можно было просто игнорировать. Понадобилось еще десять недель и много смертей, чтобы советники президента по вопросам национальной безопасности снова начали обсуждать, уместно ли слово “восстание” для описания конфликта в Ираке. Прошло еще несколько месяцев, прежде чем Белый дом признал: да, это именно оно.
Если бы Абу Мусаб аз-Заркави мог диктовать США стратегию в Ираке, соответствующую его собственным планам создания террористической сети, он едва ли смог бы придумать стратегию лучше той, что реализовали сами американцы весной и летом 2003 года.
В бесчисленных книгах и статьях зафиксированы неверные шаги администрации Буша, от отказа остановить последовавшие за вторжением массовые грабежи до произведенного бремеровской ВКА полного демонтажа иракской армии и структур безопасности. Но никто в США не мог оценить масштаб этих промахов точнее, чем американские разведчики и дипломаты в Ираке, своими глазами видевшие, как группа Заркави пользуется моментом.
Годы спустя служащие ЦРУ, которых тогда, перед началом операции в марте 2003 года, привлекли к составлению окончательного плана, поражались тому, что никто не продумывал, как будет управляться страна после низложения Саддама Хусейна. Младших служащих в последний момент засадили просчитывать возможные риски, с которыми американские солдаты могли столкнуться при попытках сохранять порядок в оккупированном Ираке. Но к тому времени повлиять на ситуацию стало уже невозможно.
“Непосредственно перед вторжением я спросил Пентагон, составляет ли кто-нибудь стратегию защиты солдат. Ответ был “нет”, и я сказал, что возьму это на себя, — говорил один бывший аналитик ЦРУ. — Я занялся военным анализом, потому что у них буквально не было никого, кто делал бы это изнутри системы”.
Когда через несколько недель Багдад стал погружаться в беспорядки, приоткрывшееся ненадолго окно возможностей захлопнулось. Некий служащий Госдепартамента, который одним из первых прибыл в столицу Ирака после падения города, говорил, что поначалу приветствия со стороны граждан не слишком отличались от восторженного приема, который администрация Буша предсказывала до войны. “Штука в том, что они искренне рады были видеть нас, — рассказывал Майк, ушедший на пенсию дипломат, чья работа в субподрядной охранной организации не позволяет упоминать его настоящее имя. — Цветы не бросали, потому что там не принято бросать цветы. Но каждую ночь начиналась праздничная пальба, и когда я объезжал Багдад, все нам радовались”.
Однако, по словам Майка, после нескольких недель безудержного разграбления всего, от правительственных кабинетов до бесценных музейных экспонатов и арматуры недавно построенных зданий, иракцы ожесточились. Не имея ни полномочий, ни военной полиции, чтобы восстановить порядок, армия США предстала и бессильной, и равнодушной к тому, что местные жители ощущали как несправедливость и страдание. Все больше иракцев смотрели на оккупационные войска с подозрительностью, граничащей с презрением. “Мы создали черную дыру”, — говорил Майк.
Неспособность обеспечить безопасность после вторжения была грехом невольным: американские чиновники не ожидали, что война полностью разрушит систему гражданского управления. А вот решения о роспуске иракской армии и отстранении членов партии “Баас” от власти были обдуманными — и ошибочными. В хусейновском Ираке каждый, кто искал управленческой должности — от директора школы и капитана полиции до главы разведки, — обязан был вступить в партию “Баас”. То же касалось абитуриентов иракских университетов. За одну ночь десятки тысяч профессиональных работников и опытных чиновников оказались безработными, и официальные представители США в Ираке обнаружили, что столкнулись с двумя колоссальными проблемами: во-первых, отсутствие местных агентств безопасности, которые наилучшим образом обеспечили бы охрану порядка и искоренение незаконных групп, и, во-вторых, большой контингент ожесточившихся и имеющих хорошие связи иракских должностных лиц, которым теперь приходилось перебиваться кое-как, без зарплат или пенсий.
“Мы выбросили этих людей на улицу — людей, которые имели все инструменты и знали, как их использовать, — говорил Ричер, вспоминая, как разозлило его решение о дебаасификации — принятый ВКА “Приказ № 1” от 16 мая 2003 года. — Мы выкинули их, оставив без средств. Некоторые из них прослужили в армии по пятнадцать-двадцать лет, а мы даже не дали им получить пенсию”.
Именно в этом погрузившемся в беспорядок Ираке Заркави обретет и свободу маневра, и могущественных союзников, желающих и имеющих возможность поддерживать его дело. Капитаны и сержанты, которые когда-то служили Саддаму Хусейну, теперь вступали в армию Заркави, а иные поднялись и до руководящих позиций. Другие предлагали конспиративные квартиры, разведку, наличные и оружие, в том числе, как выяснили потом следователи, авиационные боеприпасы и артиллерийские снаряды, обеспечившие взрывную силу самым большим автомобильным бомбам Заркави.
