“Я вижу, как ширится хаос в Ираке, вижу, как хотят запятнать благородный образ джихада, взрывая машины, расставляя бомбы-ловушки и паля из минометов на улицах, рынках и в других местах, где собираются мусульмане, — писал Макдиси на своем личном сайте. Он полагал — и не ошибся, — что Заркави это прочтет. — Руки бойцов джихада должны оставаться чистыми, не запятнанными кровью тех, кому наносить вред запрещено, даже если они — взбунтовавшиеся грешники”.
Насилие не смущало Макдиси, но он был ярым приверженцем закона, как сам его понимал. Заркави, его ученик, как-то упустил эти тонкости.
“Пример подобного, — писал Макдиси, — когда воин переходит грань дозволенного шариатом, похищая или убивая мусульманина по нешариатским причинам, объявляя, например, что тот работал на неверных, хотя эта работа не заключалась в содействии неверным”.
Было еще кое-что: взрывы с участием террористов-смертников. Ислам запрещает подобное, заявлял Макдиси, за исключением тех редких случаев, когда нет других средств вести борьбу. Люди Заркави совершают грех, используя террористов-смертников для убиения невиновных. То, что теракты направлены против шиитов, — не оправдание.
“Даже если у наших суннитских братьев в Ираке есть множество причин поступать так, это не оправдывает взрывов в мечетях, — говорил Макдиси. — Разрешить [проливать] кровь шиитов — ошибка, и лучше бойцам джихада ее не совершать”.
Отрицательная реакция религиозных деятелей на заркавизм спровоцировала волнение и в мусульманском мейнстриме. Наиболее сильный отпор пришел с родины Заркави, и дал его человек, чей декрет об амнистии 1999 года по недосмотру дал Заркави шанс.
В 2002 году американские чиновники раскритиковали Абдаллу II за предупреждение о том, что вторгнуться в Ирак — все равно что открыть ящик Пандоры, и сейчас его величество без удовольствия наблюдал, как его предсказания сбываются. Сытый по горло терактами и отрезанием голов во имя Аллаха, монарх задумал серию личных бесед с учеными-богословами. Предполагалось обсудить, где граница между исламом, древней верой, и отвратительной идеологией такфиризма, то есть обвинения всех неугодных в неверии, к которому прибегал Заркави, чтобы узаконить убийства предполагаемых еретиков.
Задача была непростой. В отличие от шиитов или римских католиков, у мусульман-суннитов отсутствует централизованная религиозная иерархия, позволяющая улаживать богословские диспуты. Муфтии, суннитские священники определенного ранга, могут оглашать религиозные эдикты, называемые фетвами, но любые два богослова могут затеять яростный спор из-за одного и того же: что является смертным грехом для одного богослова, то другой может рассматривать как грех, подлежащий прощению, или даже как должное поведение. За время своего пребывания в Ираке Заркави научился мастерски использовать эти противоречия, окружив себя духовными лицами, которые стояли на его позициях и издавали фетвы, призванные оправдать теракты с участием смертников, а также и убийство безвинных мусульман — хотя подобные действия рассматривались бы как антиисламские при почти любом разумном толковании Корана.
Лучшим противоядием, считал Абдалла, было бы мощное опровержение, которое вобрало бы в себя силу всех мировых ответвлений ислама. Формулировка должна быть ясной, универсальной, равно приемлемой для мейнстримных суннитов и шиитов от Каира до Кабула и от Тегерана до Тимбукту. Приступая к выполнению задачи, Абдалла назначил своим представителем одного из кузенов, получившего образование в Кембридже исламского богослова, принца Гази бен Мухаммада, и собрал вместе самых выдающихся священнослужителей и экспертов в области религии, чтобы выработать декларацию по трем ключевым вопросам: кто есть мусульманин? Кто обладает полномочиями издавать фетвы? При каких обстоятельствах один мусульманин может назвать другого вероотступником?
Девятого ноября 2004 года король занял место рядом с председателем верховного суда Иордании по имени Из ад-Дин ат-Тамими. Судья зачитал короткую декларацию, опираясь на которую, как надеялся Абдалла, мусульмане сумеют отвергнуть такфиризм.
“Мы осуждаем и обвиняем экстремизм, радикализм и фанатизм сегодня, как наши предки осуждали экстремизм, радикализм и фанатизм и противостояли им на протяжении всей истории ислама, — читал ат-Тамими. — Основываясь на религии и морали, мы осуждаем нынешнюю концепцию терроризма, которая связана с преступными практиками любого рода. Подобные акты жестокой агрессии против человеческой жизни нарушают законы Аллаха”.
На западе это обращение привлекло мало внимания. В Вашингтоне новостные медиа и политическая элита были заняты подробным разбором переизбрания Джорджа Буша на президентский пост; выборы проходили за неделю до этого, Буш победил своего соперника, демократа Джона Керри, с небольшим перевесом голосов. В течение тридцати шести часов после декларации внимание мировой общественности переместится во Францию, где палестинский лидер Ясир Арафат умрет от гриппа, что вызовет приступ скорби почти во всем арабском мире.
И все же Абдалла продолжал обрабатывать лидеров мусульманского мира, чтобы они поддержали его заявление. Через несколько месяцев более двухсот исламских богословов пятидесяти с лишним стран, от Саудовской Аравии и Египта до Ирана и Ливана, собрались в столице Иордании, чтобы составить обращение более обстоятельное, но столь же категорично отвергающее насилие. В течение следующего года в общей сложности пятьсот исламских богословов и семь международных исламских ассамблей официально одобрят так называемую Амманскую декларацию.
“Недопустимо объявлять вероотступниками ни одну группу мусульман, верящих в Аллаха”, — говорилось в заявлении.
Впервые богословы и религиозные лидеры со всего исламского мира собрались вместе, чтобы осудить такфиризм в единодушном обращении, признанном обязательным для глубоко верующих мусульман. Никто не ожидал, что кровопролитие в Ираке остановится немедленно, убийства продолжались, как прежде. И все же Абдалла, размышляя впоследствии об этой попытке, вспоминал, что заговорить вслух было единственным возможным выходом. Даже если Заркави сражался с американцами и шиитами, его главной целью были в конечном итоге умы молодых мусульман, которых он надеялся склонить на свою сторону. Каждый взрыв бомбы, показанный в вечерних новостях, каждое кровавое видео, загруженное в интернет, приближали Заркави к цели. И до сего момента остальной мусульманский мир не мог дать веского ответа.
“Способность небольшого числа экстремистов воздействовать на мнения людей посредством актов варварской жестокости настоятельно требует от умеренных верующих, в любой религии, возвысить голос, — сказал король. — Если большинство продолжит молчать, экстремисты выйдут из спора победителями”.
Другой претендент на симпатии молодых мусульман начинал смотреть на Заркави более снисходительно. Усама бен Ладен никогда не скрывал личной неприязни к иорданцу. Однако через три года после атаки 11 сентября Заркави предложил возможности для достижения того, в чем отчаянно нуждался бен Ладен, — победы.
Основатель “Аль-Каиды”* оказался в ловушке изгнания, созданной собственными руками. Все, что он мог, — передавать с курьером инструкции и советы боевикам, действовавшим за сотни миль от него. Скооперировавшись с Заркави, “Аль-Каида”* смогла бы разделить его успех и подзарядиться энергией от его внезапно раскалившейся добела известности. А со временем, возможно, и удержать Заркави от наиболее вопиющих перегибов.
