Бакос смотрела на экран, как завороженная. Какая невероятная удача будет, если карьера Заркави закончится внутри горы искореженного металла на дороге в Рамади, думала она. “Врежься во что-нибудь — и все! — крикнула она немым изображениям на экране. — Умри в машине!”
Но Заркави не суждено было умереть в тот день. Несущийся на полной скорости грузовичок снова резко сменил направление и съехал на грунтовую дорогу, к небольшой ферме, окруженной густой пальмовой рощей. Какая-то фигурка выскочила из машины; водитель продолжал гнать грузовик вперед и наконец остановился под навесом из пальмовых листьев.
Заркави еще можно было схватить, но из-за технического сбоя произошло худшее, что только могло произойти. Камера беспилотного разведчика решила перезагрузиться именно в тот момент, когда Заркави убегал через пальмовую рощицу. Когда на место прибыли американские солдаты, им пришлось пробираться через рощу медленно, чтобы не нарваться на засаду или мину-ловушку. К тому времени беглецы уже давно скрылись, бросив грузовик у финиковой пальмы. Обыскав его, солдаты обнаружили кое-что крайне ценное. На сиденье покоился ноутбук — ноутбук Заркави, — а рядом с ним мешок, содержавший сотни тысяч долларов в разной валюте. Обладатели грузовика бежали в такой панике, что бросили свои сокровища.
Чтобы взломать компьютерные шифры, понадобилось две недели, и гораздо больше времени — чтобы полностью перевести и проанализировать внутренний жесткий диск. К тому времени бóльшая часть полезных подробностей — адреса явочных квартир, планы операций, номера сотовых телефонов — утратила актуальность. И все же компьютер содержал нечто бесценное: благодаря ему американские аналитики смогли с близкого как никогда расстояния заглянуть в мозг Заркави.
Одна папка содержала десятки фотографий, в том числе паспортные изображения, показывавшие, как Заркави примеряет различные образы — от чисто выбритого бизнесмена в очках в тонкой оправе до усатого арабского шейха в клетчатой куфие. В другой были медицинские файлы Заркави — еще больше фотографий и записи о том, как и чем лечили его боевые раны. Были памятные записки и электронная почта, выдававшие, как менялась структура террористической группы, в которой Заркави взял на себя роль “командира подразделения”, в то же время предоставляя иракцам номинальные роли руководителей “Аль-Каиды в Ираке”*. Кроме того, обнаружились длинные электронные письма лидерам “Аль-Каиды”*, включая самого бен Ладена, а также презентации в PowerPoint и бесценные видеозаписи встреч Заркави с командирами его группы, на которых высокопоставленные боевики обсуждали стратегию и планы. Кое-какие личные документы были уже известны американским экспертам по борьбе с терроризмом, но другие оказались для аналитиков новыми.
“Презентация в PowerPoint была сделана просто как по заказу, — вспоминал военный аналитик, бывший среди тех, кто просеивал содержимое компьютера. — Вся организация Заркави — на графике из линий и блоков: все было там. Как в “Кто есть кто”.
На одном из видео была заснята встреча всего военного совета в уютной камерной обстановке, что одновременно приводило в восторг и пугало до мурашек по коже. Закоснелые убийцы сидели в кружок на ковриках, словно школьники, и с сосредоточенным вниманием слушали, как один поет песню, а другой декламирует стихи. Заркави, когда подошла его очередь, рассказывал анекдоты и истории. Потом он заговорил о том, каким видит Ирак и весь регион и как из обломков и пепла джихадисты создадут нечто исключительно новое, но вместе с тем древнее, как ислам.
Вот Заркави оставил обычную джихадистскую риторику. Другие исламисты-радикалы расплывчато заговорили о реставрации халифата времен золотого века ислама, когда все мусульмане жили по законам единой веры, которая стирала установленные Западом государственные границы. Но Заркави говорил не об отдаленном будущем. Он говорил о халифате в настоящем времени, а о самом себе — как о полководце освободительной армии, которая уже на марше.
“Он уже начал создавать свой халифат, — замечал военный аналитик, изучавший содержимое ноутбука. — Он мыслил стратегически и просчитывал действия далеко вперед”.
Бакос тоже поражало, как мыслит Заркави. Вернувшись в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли, она изучила клад, скрытый в ноутбуке. Фотографии подтвердили ее представления о патологиях, которые демонстрировали иорданец и его ближайшие последователи: создание культа личности и мессианское мышление резко отличали их от бен Ладена и его помощников. Психологи ЦРУ, проводившие официальный анализ, пришли к тем же заключениям: классический нарцисс, Заркави, кажется, искренне видел себя реинкарнацией одного из древних воинов ислама, которыми так восхищался. Теперь его вера в собственное величие начала расти, как опухоль. Освященные временем религиозные установки, такие как запрет на убийство невиновных, больше ничего не значили: мнение Заркави растоптало века исламского богословия.
“Есть те, кто изучает Коран и понимает его, — говорила позже Бакос, все чаще размышлявшая об иорданском террористе. — Заркави способен был декламировать целые куски из Корана — он долго не мог читать его, потому что был практически неграмотным, — и интерпретировал их как хотел, несмотря на отсутствие образования и знания вопроса”.
Заркави занимал теперь все время Бакос. Всего год назад, по горло сытая постоянными требованиями проследить фантомную связь между “Аль-Каидой”* и Саддамом Хусейном, она в злобном раздражении попыталась уволиться из ЦРУ. Нада уведомила об этом своего босса и не выходила на работу четыре дня, пока один из руководителей не позвонил ей, чтобы уговорить вернуться. В качестве бонуса Бакос пообещали новую работу — аналитик-наводчик; ей предстояло сосредоточиться целиком на одном Заркави. “Наводчики”, как их называют на языке ЦРУ, — это суперищейки, которые собирают все следы и факты, могущие привести к поимке или ликвидации террориста, представляющего угрозу безопасности страны. Некоторые, подобно Бакос, живут двойной жизнью, разрываясь между бурным миром отдела по борьбе с терроризмом и опасными заокеанскими аванпостами. Часто эти сотрудники остаются в деле до тех пор, пока объект их охоты не окажется вычеркнутым из списка ЦРУ, обычно по причине смерти. Бакос, как новоиспеченному наводчику, предстояло нырнуть в потоки разведданных, притекающие по плотной сети американского правительства, и там найти ключ или изъян в системе безопасности Заркави, которые могли бы вывести иорданца из игры навсегда.
Между командировками в Ирак Бакос возвращалась к нормальной жизни — насколько получалось. Она переехала в вашингтонский Кливленд-парк, очаровательный район с домами конца девятнадцатого века и стильными кафе, и опустила сумки на пол в доме, находящемся в нескольких кварталах от Национального зоопарка. Должность с высшей степенью секретности — родные Бакос все еще имели лишь смутное представление о том, чем она зарабатывает на жизнь, — ограничивала круг ее общения в основном друзьями с работы. Хотя Бакос не питала склонности к рукоделью, она присоединилась к клубу “вязания и вина”, состоявшему из других женщин-аналитиков ЦРУ, исключительно ради компании. “Мы могли говорить друг с другом открыто, и это просто было очень хорошо, — вспоминала она. — Мы больше пили вино, чем вязали”.
