Чтобы наносить такие удары без перерыва, американцам надо было “действовать так, чтобы вымотать врагов, но и так, чтобы мы сами могли продолжать”, вспоминал Маккристал. Для членов опергруппы 6-26 это означало выдерживать жесткий шестнадцатичасовой рабочий день Маккристала, отвлекаясь, как правило, только на еду и физкультуру. Генерал обычно работал и ночью, урывая несколько часов сна ближе к рассвету, после чего следовала ежедневная пробежка на почти 50-градусной утренней жаре Балада.
“Совиный” график позволял аналитикам работать синхронно со спецназовцами, которые производили ночные рейды по предполагаемым укрытиям мятежников. Взятых в плен боевиков немедленно доставляли на допрос, в здание по соседству с оперативным центром Маккристала. Другие специалисты быстро просматривали “карманный мусор” — мобильные телефоны, записки, карты — ради крох информации, которая могла указать направление следующих ночных рейдов. Специалисты по разведке из АНБ садились за те же столы, что коммандос и служащие ЦРУ, и добавляли очередной слой данных, полученных из покадрового просмотра дневных видеозаписей и из перехватов звонков с мобильных телефонов. Число аэрофотокамер постоянно росло, и наконец вся страна оказалась под круглосуточным пристальным наблюдением — “недреманное око”, как выражался Маккристал, — что давало ценную возможность отмотать запись назад и проследить, как боевики устанавливают придорожные мины.
К осени 2005 года новая стратегия безоговорочно доказала свою эффективность. Команда Маккристала понемногу разоряла командную структуру Заркави, уменьшая количество оперативников среднего звена, ответственных за все от логистики и коммуникаций до вербовки и обучения новобранцев. Список убитых или взятых в плен адъютантов Заркави увеличился до сотни имен, потом до двухсот. Из двадцати одного старшего заместителя, людей, иерархически наиболее близких к Заркави, двадцать были вычеркнуты из списка — погибли или попали в тюрьму. Из Балада и Багдада шел непрерывный поток конфиденциальных военных рапортов о сорванных террористических заговорах и об огромном количестве складов с оружием и взрывчаткой, выявленных и уничтоженных. Один доклад, переданный в Пентагон в конце сентября, описывал обнаружение письма, подписанного самим Заркави, в котором речь шла об атаке на печально известную тюрьму Абу-Граиб возле Багдада, где томились и люди Заркави. Удар предполагалось нанести силами “соединений АМЗ” — аббревиатура, означавшая войска Заркави, — в октябре или ноябре, во время Рамадана, когда акт мученичества, как считается, должен обеспечить особую награду в загробной жизни.
Заговор был выявлен, Рамадан прошел по иракским меркам спокойно. Но через пять дней, 9 ноября 2005 года, на экранах в оперативном центре Маккристала вспыхнула надпись “Срочный выпуск”. По соседству, в столице Иордании, террористы-смертники атаковали одновременно три отеля. Погибли сотни людей.
Маккристал в ту ночь был на рабочем месте; вместе со своими помощниками он смотрел новости, видел развороченное лобби амманского отеля “Рэдиссон” и накрытые тела, выложенные в ряд на подъездной дорожке. Сомнений в том, кто стоял за нападением, почти не было. По мнению Маккристала, столь же мало сомнений было в том, что Заркави допустил грубый, а возможно и фатальный, просчет.
“Это грубейший промах”, — сказал Маккристал сидевшему рядом с ним заместителю.
Глава 15
“Это наше девять-одиннадцать”
Вдень теракта Саида ар-Ришави встала на утреннюю молитву, точно зная: сегодняшний день будет ее последним днем на земле. Несколько часов она убила, ожидая в пустой квартире своего напарника с тем, что позволит им приступить к последним приготовлениям. Наконец Али появился. Уже через несколько минут элементы бомб, которые заставили супругов проделать опасное путешествие через всю иракскую пустыню до самого Аммана, были извлечены из упаковки. И вот они лежат бок о бок: его и ее жилеты смертников, сшитые по мерке для обоих. Обе бомбы были мощными, но тонкие жилеты под уличной одеждой никто не заметит.
Ришави до этого дня не видела таких жилетов. Вдруг оказалось — пора. Она схватила свой жилет, оказавшийся неожиданно тяжелым, коснулась цилиндриков, раздувшихся от стального наполнения. Следовало разобраться с проводками и детонатором и немного подогнать жилет, чтобы он сел на плечах и животе как надо. Даже в жилете смертника телу должно быть удобно.
“Он надел один на меня и сам надел второй, — скажет потом эта тридцатипятилетняя жительница Рамади. — Научил обращаться с ним, показал, на что нажать, чтобы привести взрывчатку в действие”.
Капитан Абу Хайсам слушал молча, стараясь не допустить реакции, которая могла бы остановить поток слов. Шел второй день допроса Ришави, и Абу Хайсам чувствовал облегчение от того, что женщина наконец заговорила. В Аммане еще шли акции в память о жертвах самого жестокого теракта за всю историю Иордании: три взрыва, прогремевшие одновременно в трех отелях, убившие шестьдесят человек и потрясшие страну до самого основания. Абу Хайсам, второй человек в отделе по борьбе с терроризмом в Мухабарате, как раз занимался реконструкцией преступления, и путь ему указывала выжившая смертница.
Интерес Абу Хайсама к Ришави далеко не ограничивался ее ролью в преступлении. Вдохновитель теракта быстро взял на себя ответственность, и Мухабарат, основываясь на других доказательствах, заключил, что за деянием стоит Абу Мусаб аз-Заркави. Теперь вопрос заключался в том, сможет ли эта полубезумная женщина с глазами-ямами привести Мухабарат к самому Заркави. Смертники не входили в ближний круг Заркави, но эта женщина была выбрана для необычайно сложной миссии, требовавшей фальшивых документов и пересечения государственной границы. Кто-то счел Саиду ар-Ришави достойной участия в первом за пределами Ирака теракте с применением оружия массового поражения. Она могла знать имена своих вербовщиков, могла опознать людей, обучавших ее, достававших фальшивые паспорта или собиравших бомбу. Она могла знать других боевиков, которые в эти минуты готовились к будущим терактам в Иордании.
Служащие разведки разрабатывали несколько участков одновременно. С удвоенным рвением разведчики арестовывали и допрашивали иорданцев и иностранцев, подозреваемых в связях с террористами. Специально созданные команды для работы под прикрытием отправили на запад Ирака, прочесывать местность в поисках любой информации, которая могла бы содержать предупреждение о следующей атаке Заркави. Но самые большие надежды возлагались на инсайдера, кого-то, кто мог бы провести иорданцев через все слои тщательно составленного кокона системы безопасности Заркави.
Как и следовало ожидать, женщина заговорила. В ее случае не было причин применять более сильные средства убеждения, чем голос капитана.
Между приступами тихих слез понемногу проступали очертания несчастливой жизни этой женщины. Ришави была уроженкой одного из взрывоопасных центральных районов суннитского Ирака, ее братья присоединились к движению Заркави в первые же недели американской оккупации. Один из братьев успел стать командиром среднего уровня в “Аль-Каиде в Ираке” (АКИ)*, прежде чем американцы убили его в Фаллудже. Американцы убили и второго брата, и зятя. На удрученную горем женщину давило чувство долга: согласно обычаям иракские сунниты обязаны мстить за убийство члена семьи. Осень 2005 года стала горькой годовщиной — год со смерти первого брата — и принесла известие о первом теракте с участием смертницы, который произошел в столице Ирака. Власти оказались застигнуты врасплох. Женщин обычно легко пропускали через границу, а свободно сидящие абайи, вместе с иракским табу на обыск женщин, позволяли им без труда проносить взрывчатку.
