“В Ираке время сейчас работает на американские войска и против сил сопротивления”, — писал Заркави; документ обнаружили позже на одной из явочных квартир. Заркави описывал растущую государственную армию Ирака как “огромный щит, прикрывающий американские войска”. Он жаловался, что массовые аресты его сподвижников проделали в рядах мятежников огромную брешь, сетовал и на сокращение денежных ресурсов, идущих из-за границы. Заркави открыто размышлял о нетиповых способах лишить американцев равновесия и восстановить наступательный темп “Аль-Каиды в Ираке”*. Что, если США окажутся втянутыми в войну с Ираном? Он отлично знал о фатальной неудаче американской разведки, стоявшей за решением США начать операцию в Ираке. Заркави размышлял, каковы его шансы подсунуть американцам фальшивые доказательства, которые могли бы восстановить США против Тегерана. Возможно, он сумеет начать террористическую атаку против Запада и подкинуть свидетельства, бросающие тень на шиитских агентов, за которыми стоит Иран. Или, может быть, он сумеет распространить “ложные признания, доказывающие, что Иран владеет оружием массового поражения”.
Возможно, Заркави понимал, что провернуть такую схему невозможно, что нет доказательств. Практических шагов, которые Заркави мог бы предпринять, чтобы повысить свои шансы против американцев, было больше, и в своей записке Заркави перечислил и их. Например, попытаться спровоцировать конфликт между шиитами и суннитами, между суннитами и курдами, между шиитами и кем угодно.
Последним пунктом шло предостережение, звучавшее почти как самокритика.
“Избегать ошибок, которые могут запятнать образ сопротивления”, — писал Заркави.
А потом он вдруг вернулся.
За несколько недель относительного затишья Заркави подготовил атаку, призванную перекрыть, по крайней мере временно, его промах в Аммане. План демонстрировал амбиции, стратегическую искушенность и флер театральности, редкой для мясорубки иракской партизанской войны. Это свершение основательнее, чем все, что Заркави сделал до сих пор, уничтожило всякую надежду американской администрации на пристойное окончание войны.
Двадцать второго февраля 2006 года пятеро вооруженных мужчин в военной форме вошли на рассвете во внутренний двор тысячелетней мечети Аль-Аскари, глубоко чтимой святыни древнего иракского города Самарры. Утро было прохладным, свет месяца, пробиваясь сквозь облака, падал на легендарный золотой купол одного из самых почитаемых шиитских храмов. Бесшумно двигаясь, боевики справились с охраной мечети и принялись монтировать взрывчатку вдоль линии крыши.
В 6.44 утра жители Самарры проснулись от взрыва, сотрясшего весь город. Горожане высыпали на улицу — и увидели на месте храма груду обломков. Вся внешняя стена обрушилась, и мечеть осела внутрь, оставив после себя бетонные пеньки и острые зубья перекрученной арматуры.
Сами бомбы никого не ранили — на этот раз никто не мог обвинить Заркави в том, что он погубил безвинных мусульман. Но разрушение святыни вызвало волну убийств и ответных убийств, пока противоборствующие банды шиитов и суннитов ножом и пулей прокладывали себе путь через город, истребляя иногда целые жилые кварталы. Через несколько дней в городском морге подсчитали, что число убитых превысило тысячу триста человек. Вся страна встала на дыбы. В посольстве США сотрудники Роберта Форда организовали несколько срочных встреч с иракскими политиками и религиозными лидерами, умоляя о спокойствии. Секретная докладная, направленная в Белый дом тем вечером, имела зловещий заголовок “Нервы сектантов на пределе”.
“Наши контакты публично и частным образом с искренней уверенностью говорят о возможности гражданской войны”, — говорилось в докладной.
Администрация Буша быстро заключила, что винить в происходящем следует Заркави, и с растущей тревогой следила, как число убитых в межрелигиозной распре превышает все, чего иорданец мог бы достичь взрывчаткой и шрапнелью. Высшие официальные лица Белого дома теперь смотрели на взрыв в Самарре как на одну из критических точек войны. Иные благодарили Заркави за то, что тот “высек искру”, от которой межконфессиональное напряжение в стране заполыхало по полной.
Буш воспринял известие о резне в Самарре особенно тяжело.
“Вряд ли что-то беспокоило его больше, чем межрелигиозная вражда, которая разыгралась после взрыва в самаррской мечети, — цитировал Питер Бейкер слова Джона Негропонте, бывшего посла США в Ираке, о президенте. — Наверное, ему казалось, что все идет псу под хвост. Он был встревожен по-настоящему”.
По словам Негропонте, отныне, когда помощники Буша докладывали президенту о событиях в Ираке, “он словно умолял их не сообщать больше плохих новостей”.
Заркави между тем торжествовал. Последствия взрыва в Самарре были грандиозны, и он отпраздновал свой успех тем, чего до сих пор старательно избегал: устроил фотосессию.
В недели, последовавшие за разгромом в Аммане, иорданец принял несколько решений, в том числе решение улучшить свой медийный имидж. Заркави открыл возможности интернета как оружия и инструмента вербовки, он лично сыграл главную роль на съемках казни Николаса Берга, хотя его лицо и было скрыто маской. Теперь он вознамерился сыграть ведущую роль в публичном изменении имиджа “Аль-Каиды в Ираке”*. Не нужно больше “шейха головорезов” в черной маске; он не согласен читать длинные проповеди, сидя за столом на манер бен Ладена или его заместителя Аймана аз-Завахири. Вместо этого Заркави рассчитывал стать чем-то вроде экшнфигурки джихадиста.
Через несколько дней после взрыва в Самарре было снято, отредактировано и смонтировано очередное видео; финальный лоск записи придали профессионалы. Единственным содержанием фильма был сам Заркави: Заркави на встрече со своим военным советом; Заркави изучает карту; Заркави с другими боевиками идет через пустыню; Заркави палит из ручного пулемета.
Каждая сцена работала на образ полного сил воина вне закона. В видеозаписях “Аль-Каиды”* бен Ладен иногда сидел рядом с оружием или неуклюже делал несколько выстрелов из “калашникова” — костлявая фигура в тюрбане, с седой бородой, окруженная молодыми мужчинами. По контрасту Заркави двигался уверенно и с живостью человека, который наслаждается боем. Он был весь в черном — от бороды и бандитской балаклавы до черных штанов и рубахи, напоминающих костюм ниндзя. Единственный цветовой контраст давали зеленая пулеметная лента на груди и режуще-белые американские кроссовки New Balance.
Из его повествования иголками торчало самодовольство прежнего Заркави, но насмешек и оскорблений было меньше, если не принимать во внимание риторических выпадов в адрес “крестоносцев” и их союзников. Зато к иракцам он обращался как к “моей драгоценной нации”; в его речи звучали поэтические интонации.
“Ваш враг, по воле Аллаха, лишился покровов, ослабел, остался без защиты и развалился на части, — говорил Заркави. — Не дайте ему и мига перевести дыхание, продолжайте наносить удары один за другим. О знаменосцы, будьте верны”.
В громких словах было мало нужды; огонь межрелигиозной розни, который Заркави пытался разжечь, уже пожирал страну. В течение нескольких дней после взрывов в амманских отелях американские солдаты в Багдаде наткнулись на тайную подземную тюрьму, где полицейские-шииты систематически избивали и пытали заключенных-суннитов. В перестроенном бомбоубежище солдаты обнаружили две сотни истощенных суннитов, многие из которых рассказывали потом о ежедневных побоях и пытках электричеством.
