“Он говорил о физическом восстановлении исламского халифата так, как не говорил еще никто, — вспоминал американский разведчик. — Воплотить в жизнь экстремистские взгляды на ислам, очистить землю от еретиков. И тем самым вымостить путь для последней битвы мусульман с неверными”.
Унаследовав мечту Заркави, Багдади с энтузиазмом принял и наиболее жестокие крайности иорданца. В течение нескольких лет после смерти Заркави его тогдашние преемники, кажется, всерьез воспринимали требование “Аль-Каиды”* избегать любых шокирующих действий, могущих оскорбить простых мусульман. Видеозаписи с отрезанием голов пошли на убыль, меньше стало нападений на шиитских женщин и детей, что было визитной карточкой “Аль-Каиды в Ираке”*. Теперь Багдади вознамерился вернуть все это, причем в масштабах, приводящих на память дикие орды ихванов, прокатившиеся по Аравийскому полуострову столетие назад. Подобно Заркави, Багдади вознамерился заставить мир смотреть.
Если бы не вторжение США в Ирак, самый кровавый мясник Исламского государства*, вероятно, прожил бы жизнь преподавателя колледжа. До 2003 года он спокойно преподавал исламское право двадцатилетним, а не бросал в них бомбы.
Исламистские биографы позже приписывали Багдади большие интеллектуальные дарования и природную склонность к джихаду, хотя эти предположения никак не подтверждены в обширных досье, собранных западной разведкой. Ничто в годы становления Багдади не указывало, что человек, родившийся как Ибрагим аль-Бадри, обладал необыкновенными талантами или особыми склонностями, за исключением разве что увлечения фикхом — толкованием тысяч высказываний и эдиктов, собранных в исламских священных текстах. Он не был мятежником-безумцем вроде Заркави или авантюристом вроде Усамы бен Ладена, который приехал в Пакистан после колледжа, чтобы присоединиться к афганским моджахедам. Он не демонстрировал ранних проблесков ни харизмы, ни жестокости. Напротив — знакомые помнят застенчивого, близорукого юнца, который любил футбол и редко с кем виделся. В первые тридцать два года жизни Багдади привлекал к себе мало внимания даже в родном городе. Один друг семьи вспоминал молодого человека “настолько тихого, что едва можно было услышать его голос”.
“К багажнику велосипеда у него всегда была прикручена какая-нибудь религиозная или другая книга”, — говорил репортеру из Newsweek бывший сосед Багдади Тарик Хамид, вспоминая подростка, жившего рядом с ним в одном из районов Самарры, где селились небогатые представители среднего класса. Сын суннитского имама, отправлявшего службы в городе, Багдади носил традиционную молельную шапочку и белую дишдашу истого мусульманина и, по словам Хамида, предпочитал проводить свободное время в мечети, а не водить компанию с городскими парнями. “Я никогда не видел его в брюках и рубашке, как ходили большинство самаррских ребят, — вспоминал сосед. — Он носил бородку и не имел привычки часами сидеть в кафе”.
Единственный известный факт о происхождении его семьи впоследствии окажется для него поворотным: родом из иракского племени аль-Бу Бадри, Багдади мог заявить, что относится к той же генеалогической ветви, что и пророк Мухаммед, — обязательное, по мнению иных исламских богословов, требование к человеку, претендующему на роль халифа и главы мусульман. Это отличие не слишком много значило в занесенной песками Самарре, где жили сотни представителей клана аль-Бадри и других племен, которые могли бы законно заявить о своей принадлежности к древу Пророка. И все же в многочисленных родственниках Багдади тлел религиозный пыл, отчасти объясняющий юношескую набожность Абу Бакра и его последующий сдвиг к фанатизму. Дед Багдади носил титул хаджи — он совершил паломничество в Мекку к священному камню Каабе, — а среди дядьев и братьев Багдади было множество имамов и учителей веры. Если верить одному из джихадистских биографов Багдади, проповеди его отца были примечательны тем, как он подчеркивал “необходимость взращивать добродетель и противостоять греху”.
Совершеннолетие Багдади пришлось на самые неспокойные годы современной истории Ирака. Рожденный в 1971 году, он был уже почти юношей, когда ирано-иракская война после восьми лет боев закончилась безнадежным тупиком и гибелью в общей сложности полумиллиона человек. Ему было около двадцати, когда первая война в Персидском заливе закончилась унизительным поражением Ирака. Где-то между войнами будущий Багдади отслужил положенный срок в иракской армии, хотя свидетельств его участия в боевых действиях нет. Точно известно, что в молодости он перебрался в Багдад, чтобы подать заявку в колледж, и в 1999 году получил степень бакалавра исламского права и богословия. Погружение в доступный лишь пониманию посвященных мир религиозных кодексов VII века, видимо, стимулировало его пуританские наклонности; знакомые вспоминали, как раздражало Багдади-студента, что мужчинам и женщинам на свадьбе позволено танцевать в одном зале. “Это противно вере!” — жаловался он. Как бы то ни было, Багдади любил предмет и продолжал обучение до тридцати с небольшим. Когда ему исполнилось тридцать два и он уже готовился защитить диссертацию, а после стать профессором, началось (20 марта 2003 года) американское вторжение в Ирак.
Начало американских бомбардировок и кампании “Шок и трепет” изрядно оживило мир изучавшего исламское право студента, который лучше многих помнил указание Корана защищать мусульманские земли от захватчиков. В тот же год он записался в одно из множества мелких движений сопротивления, наносивших молниеносные удары по американским войскам, хотя на деле там, кажется, ничем особенно не отличился.
Потом, через несколько месяцев, его взяли в плен. Некоторые обстоятельства его пленения засекречены, но американские отчеты подтверждают, что некий Ибрагим Авад альБадри был схвачен во время рейда на дом в Фаллудже в конце января 2004 года. Потом Багдади перевезли в одну из самых страшных иракских тюрем, американский фильтрационный центр Кэмп-Букка.
Багдади прибыл туда 4 февраля. Военный фотограф запечатлел круглолицего мужчину на излете молодости; у арестанта были очки в тонкой оправе и непомерно разросшаяся борода. Поскольку Багдади тщательно конспирировался, эта фотография осталась одним из немногих известных его изображений. В следующий раз он позировал для портрета десять лет спустя, уже другим человеком, пользующимся всеобщим уважением. Его путь от чрезмерно религиозного юнца к кровожадному экстремисту начался.
Тюрьма, где очутился Багдади, представляла собой городок в две квадратные мили, с колючей проволокой и палатками, поставленными на самом солнцепеке в нескольких милях от иракской границы с Кувейтом. Охранявшим тюрьму американским морякам, часто видевшим лагерь с вертолета, КэмпБукка чем-то напоминал Лас-Вегас: огромный город посреди безлюдной пустыни. Но территория внутри колючей проволоки больше походила на Дикий Запад.
Построенный британцами для военнопленных, лагерь под контролем американцев быстро разросся и теперь принимал огромные количества иракских инсургентов. Он был рассчитан на 20 тысяч человек, но со временем его “население” раздулось до 26 тысяч. Все эти люди жили в общих палатках в климате, где температура летом регулярно поднималась почти до 60 °C. Жара, усугубленная маслянистой влажностью Персидского залива, одинаково терзала и охранников, и заключенных. “Ощущения как в микроволновке”, — говорил заезжему военному журналисту старшина боцманской команды.
