Среди тех, кто одобрил его продвижение, был безжалостный полковник иракской армии Самир аль-Хлифави, начальник военного совета группы. Бывший баасист, примкнувший к партизанскому движению после вторжения США, Хлифави убедил Багдади принять верховное руководство и обещал стать его главным представителем и наставником, согласно документам, обнаруженным через несколько лет, после гибели Хлифави в Сирии. Белобородый Хлифави, больше известный под джихадистским именем Хаджи Бакр, рассматривался аналитиками разведки как умелый стратег, ответственный за самые первые военные успехи Исламского государства*.
Несмотря на недостаток военного опыта, Багдади имел в глазах группировки известные преимущества. Одним из них была готовность шариатского богослова обеспечить религиозное оправдание актам насилия, которые священнослужители всего мира осуждали как неисламские. Все, за что группа подвергалась столь широкой критике, — отрезание голов, теракты с участием смертников, похищения, вымогательство, война против шиитов, пролитие крови безвинных мусульман — Багдади не только поддерживал, но и объявлял полностью соответствующим исламскому закону.
Другим его козырем было соответствие роли халифа, имевшее особую важность для организации, которая хотела, чтобы заявления об Исламском государстве* воспринимались всерьез. Багдади с его генеалогией и ученостью мог достичь высот, о каких Заркави и не мечтал.
Все последующие годы Багдади, по словам знакомого с его историей американца, целеустремленно работал на подготовку к мифической роли, играть которую ему было назначено самим Аллахом. “Он обвешивался всеми своими религиозными мандатами и уделял много внимания имиджу, одежде, тому, как он двигался и говорил… Он из кожи вон лез, чтобы показать, что занимает свое место по праву”.
Именно ради достижения этой цели Багдади отправил эмиссаров за границу в августе 2011 года: требовалось найти в Сирии стартовую площадку для халифата, который на почве родной страны увядал. Успешная операция, по мысли Багдади, помогла бы организации выжить. Еще важнее было то, что Исламское государство* сделает первые шаги к уничтожению искусственных границ, установленных колониальными властями, чтобы разъединить мусульман.
“Мы преодолели границы, которые нечистые руки провели между исламскими государствами, желая уничтожить наше движение, — скажет потом Багдади о своем сирийском эксперименте. — Мы создали государство, дорогу которому вымостил шейх Абу Мусаб аз-Заркави. И оно никоим образом не уйдет с территории, на которую распространялось”.
Прошло несколько недель с тех пор, как Барак Обама и главы европейских государств призвали Асада уйти в отставку, но Асад не торопился. Зато сириец воткнул несколько словесных шпилек в “колониалистов” и развернул репрессивные меры против протестующих и добровольцев, поднявшихся на их защиту.
В Белом доме раскол страны стал предметом озабоченности, но пока не тревоги. Общее мнение среди помощников по национальной безопасности в администрации президента было таково, что рано или поздно Асад оставит свой пост. Об этом свидетельствуют два чиновника, присутствовавших на встречах высшего уровня по поводу Сирии той осенью. Режим, судя по всему, переживал тяжелые времена, проигрывал территории, солдат и даже генералов новой повстанческой организации — Сирийской свободной армии*. Сама история ополчилась против Асада, и Соединенные Штаты мало что могли или должны были сделать, чтобы ускорить неизбежное, говорил представитель администрации.
“Было ощущение, что все произойдет само собой, а мы сделаем все, чтобы поддержать ход событий, — говорил один из высших чиновников. — Мы и правда не думали, что все затянется”.
Но дело затянулось. Когда конфликт уже граничил с полномасштабной гражданской войной, администрация Обамы стала судорожно искать рычаг, который подтолкнул бы стороны к мировому соглашению. Такого рычага не нашлось. Когда протесты начались в Египте и Йемене, Соединенные Штаты сумели ввести в игру старые долговые расписки, накопившиеся за десятилетия экономической и военной поддержки правительств и сил безопасности этих стран. В Ливии администрация Обамы обеспечивала юридическую и моральную поддержку в форме резолюций ООН, разрешающих коллективные военные акции для защиты гражданских и поддержки повстанцев. Но в случае Сирии все обстояло иначе: ни военных связей, ни экономической помощи, ни даже сколько-нибудь существенного торгового партнерства. В ООН Россия, давняя союзница Сирии, блокировала даже самые мягкие резолюции, критикующие Асада за убийство собственных соотечественников. Когда европейские страны поставили на голосование вопрос о бойкоте относительно скудного импорта сирийской нефти, другой крупный союзник Асада — Иран — более чем возместил потери, обеспечив Сирии миллиарды долларов в банковских займах и наличными.
И так Асад месяц за месяцем оставался у власти, возводя похожие на крепости оборонительные укрепления вокруг столицы и пытаясь подавить повстанцев, уничтожая целые районы танками и артиллерийским огнем. Убиты были уже более четырех тысяч сирийцев, в том числе около трехсот детей. Еще тысячи бежали из своих домов, а оставшиеся жили без света, с разрушенными коммуникациями, в отчаянной нехватке всего, кроме гнева и страха.
Публично американцы требовали в ООН и Арабской лиге скоординированных действий против Асада. За кулисами Белый дом и его союзники искали приманки, которые могли бы убедить Асада принять изгнание и покинуть страну добровольно. Ни словом не упоминалось за пределами секретных совещаний еще одно мнение — о как минимум одном положительном эффекте конфликта. Беспорядки, пока они не прекратились, гарантировали отток финансовых и моральных ресурсов правительства Ирана, самого важного союзника Асада.
Одно казалось бесспорным: даже самые отпетые “ястребы” президента утратили аппетит к военным приключениям на Ближнем Востоке. Даже небольшие акции вроде воздушной поддержки или поставки оружия восставшим оставались трудновыполнимыми, пока Россия блокировала резолюцию ООН, необходимую, чтобы предоставить легальную поддержку. Практические препятствия были столь же труднопреодолимыми. В отличие от ливийских повстанцев, сирийской оппозиции недоставало надежного места, где она могла бы спокойно восстанавливаться и пополнять запасы. И хотя у повстанцев было стрелковое оружие, режим Асада пользовался монополией на тяжелое вооружение, необходимое, чтобы склонить чашу весов в пользу восставших. Администрация Обамы могла предложить гуманитарную помощь вроде медикаментов и какие-нибудь вещи, которыми нельзя убить, — вроде компьютеров и мобильных телефонов. Но те, кто пытался сражаться с войсками Асада, стали бы искать винтовки, бронетехнику и боеприпасы где-нибудь еще. К тому же в правительстве США не только не хотели ввязываться в еще одну войну на Ближнем Востоке; некоторые к тому же полагали, что вооружать повстанцев бессмысленно.
“Реальность показывала, что оппозиция неадекватна своей задаче, — говорил высокий чин из разведки, участвовавший в дебатах по поводу действий против Асада. — Мало кто думал в 2011 году, что умеренные смогут одержать верх, если им дать достаточно оружия. У них уже было оружие. И большинство из нас понимало: нам следует приложить усилия, чтобы снизить накал страстей, а не раздувать их еще больше”.
