Между тем у ИГИЛ* уже имелась отличная армия. Через несколько месяцев после вторжения в Сирию ряды Исламского государства* раздулись почти до десяти тысяч бойцов, включая иностранных добровольцев, устремившихся в Сирию из пятидесяти стран мира. Противостоящие им группы повстанцев, от “Фронта ан-Нусра”* до секулярной Сирийской свободной армии*, жаловались, что ИГИЛ* выигрывает соревнование по вербовке добровольцев — и не только потому, что может предложить бóльшую плату: ИГИЛ* провозглашала, что сражается за нечто большее, чем Сирия.
На страницах группы в Твиттере и Фейсбуке ежедневно появлялись хвалебные письма от добровольцев из Европы, Северной Африки и с Ближнего Востока, которые соловьями разливались о дарах джихада, и небесных, и сиюминутных. В августе 2013 года сирийский джихадист, называвший себя Насруддин аш-Шами, написал в Твиттере, что, записавшись в ИГИЛ*, ощутил свою принадлежность “мировому сообществу”. “Я решил сражаться под этим флагом, ибо понял, что он и арабский, и неарабский, — писал аш-Шами. — Я нашел здесь людей Полуострова, исламского Магриба, египтян и иракцев. Я встретил людей из Леванта и Турции. Я встретил французов, британцев и пакистанцев. Список можно продолжать. Все эти люди — мои возлюбленные братья, чья задача — хранить веру в Аллаха”.
Британский доброволец ИГИЛ* говорил британскому радиожурналисту: “Это здóрово. Как называлась та [видео]игра — Call of Duty?
[2] Похоже на нее, только она происходит в реальности, понимаете, она трехмерная. Все разворачивается у тебя перед глазами. На самом деле. Понимаете, что я хочу сказать?”
По мере того как игиловская оккупация принимала постоянный характер, на старых рынках Ракки бородатых иностранцев с винтовками иногда оказывалось больше, чем местных жителей. Казна группы быстро наполнялась благодаря штрафам и податям, которыми игиловцы обложили бизнес, а также ежедневной продаже более сорока тысяч баррелей сырой нефти из скважин, захваченных ИГИЛ* в марте в сирийской пустыне. Джихадисты, столь взволнованные захватом Ракки несколько месяцев назад, теперь неторопливо двигались к будущим завоеваниям, отмечал Абу Ибрагим. Люди Исламского государства* бывали агрессивными, вынося приговоры, но Абу Ибрагим видел, как между казнями и порками они расслабляются в ресторанах, шарят по западным сайтам в интернет-кафе или покупают в аптеке паленую виагру.
Для оккупантов Исламское государство* уже сложилось, по крайней мере в миниатюре. Мужчин с оружием, видимо, вполне устраивало положение дел, поскольку они правили этим городом. Остальные обитатели Ракки, писал Абу Ибрагим, все это ощущали как “питательную среду для отсталости и террора, возникшую после того, как захватчики погасили свет разума”.
В апреле 2013 года, когда Багдади готовился объявить о реструктуризации, Муаз Мустафа проскользнул в страну, как делал уже много раз — через дыру в пограничной рабице, в провинции Хатай на юге Турции. Передвигаясь беспрепятственно — север Сирии был освобожден от Асада почти за год до этого, — он пешком добрался до Хирбет аль-Джоз, деревушки, которая стала чем-то вроде базы для его Сирийских сил чрезвычайного назначения. Бывший помощник конгрессмена и его команда составили проект восстановления базовых служб поселка, все еще покрытого шрамами после нескольких месяцев боев и грабежей. Поспособствовав восстановлению полицейского управления, он стал встречаться с местными — жители хотели учредить судейскую контору, чтобы решать небольшие споры. Мустафа и представить себе не мог, кто явится на собрание.
На встрече присутствовал хорошо одетый юрист, который представился как Мухаммад. Мужчина заявил, что представляет клиента, заинтересованного в отправлении правосудия в постасадовской Сирии. На него надавили, и он назвал нанявшую его группу. “Я представляю здесь Исламское государство*”, — объявил юрист.
Все присутствовавшие были ошеломлены, от американских гостей до христианских и мусульманских священнослужителей, которые неофициально руководили поселком, с тех пор как из него ушли правительственные войска.
“Мы испытали потрясение, — говорил Мустафа. — Он был чисто выбрит, лет пятидесяти, в костюме. Мы замерли, потому что не знали, как быть”.
Человек из ИГИЛ* мало что сказал на этой встрече — кажется, он в основном слушал и что-то записывал. Однажды вставил, что его клиент склонен предпочитать шариат светским юридическим кодексам.
“Мы не стали вступать в дискуссию, — рассказывал Мустафа. — Не хотели, чтобы он там был”.
Представитель ИГИЛ* в конце концов ушел, но его появление послужило предупреждением. Оно говорило не только о присутствии ИГИЛ* в Сирии; оно доказывало стремление этой группы пробраться в управление на уровне молекулярной решетки.
Для Мустафы, который уже два года работал на своей нынешней должности и был вовлечен в борьбу Сирии глубже, чем мог себе представить, эта встреча знаменовала очередной зловещий поворот. К началу 2013 года Мустафа почти полностью утратил надежду на масштабное американское вмешательство в конфликт. Сейчас он без устали искал возможности улучшить жизнь сирийцев в районах, вышедших из-под контроля Асада. Но за каждым шагом вперед следовал шаг назад: распри среди повстанцев, повсеместная коррупция, иногда простимулированная чемоданами денег от арабских правительств; растущая пропасть между представителями разных религиозных течений, мешающая сплоченной работе, а иногда ведущая и к убийствам с обеих сторон. Вскоре проблема ИГИЛ* — присутствие вооруженных до зубов экстремистов на войне всех со всеми, замена существующих судов и полиции своей собственной системой юстиции — затмит все остальные, еще больше затруднив попытки умеренных повстанцев добиться поддержки Запада.
Мустафа теперь наблюдал за Сирией с близкого расстояния. Он постоянно ездил сюда, часто с риском проскакивая в нескольких милях от постоянно смещающейся линии фронта. Он регулярно встречался с командирами повстанцев, которые составляли теперь звено в сети личных связей Мустафы, включавшей в себя журналистов, сотрудников миротворческих корпусов, иностранных дипломатов и богатых жертвователей. После закрытия американского посольства в Дамаске отчеты Мустафы стали полезным окном в те части страны, куда американцы не могли больше заглядывать сами. Когда той весной появились подозрения, что асадовский режим применяет химическое оружие малого радиуса поражения, Мустафу спросили, могут ли члены его сети достать образцы крови и тканей. И они смогли достать нужные образцы.
В мае 2013 года Мустафа стоял рядом с сенатором Джоном Маккейном, когда республиканец из Аризоны неожиданно посетил Сирию, чтобы встретиться с командирами повстанцев. Маккейна провели через контролируемый повстанцами пункт пересечения границы, а потом — в небольшое здание, служившее командным центром Сирийской свободной армии*. Там он и сидел, насупившись, пока с десяток командиров по очереди жаловались на нежелание Вашингтона оказывать им поддержку оружием, особенно противовоздушными ракетами, чтобы прекратить асадовские бомбардировки гражданских анклавов. Вместо необходимых им ружей и бомб бойцы получили дополнительные продуктовые пайки — вездесущие пайки в дурацких пластиковых упаковках.
