Семьдесят лет назад по этой дороге шла на север исламская армия, верхом на лошадях и верблюдах, намереваясь во имя Аллаха смести с лица земли страну, известную как Иордания. Этих бедуинских разбойников, называвших себя ихванами, или “братьями”, вооружил и обучил первый монарх Саудовской Аравии, Ибн Сауд, чтобы они помогли ему разгромить политических конкурентов. Но амбиции ихванов простирались за пределы Аравийского полуострова. Кровожадные фанатики, полагавшие все западное делом рук дьявола, они считали, что Аллах избрал их, чтобы очистить арабские земли, безжалостно убивая всех, кто объединялся с иностранцами или отклонялся от их узкого видения ислама. Смерчем пройдя по внутренним районам страны, они в начале 1920-х прогремели по недавно образованным Иордании и Ираку, намереваясь свергнуть правительства и создать единую исламскую теократию, или халифат, объединив весь Ближний Восток. Они огнем и мечом прокладывали себе путь через города, стоявшие у них на пути, и перерезали глотки всем мужчинам, уничтожая любые следы современной западной цивилизации.
Несмотря на тщетные попытки контроля со стороны саудовской монархии, армия ихванов, около полутора тысяч человек, продвинулась так, что до Аммана, столицы Иордании, оставалось меньше десяти миль, и только там их наконец остановили. С британских военных самолетов приближающиеся колонны косили из пулеметов до тех пор, пока в живых не осталась всего сотня бойцов.
Небольшие банды боевиков продолжали контролировать отдельные внутренние части Саудовской Аравии вплоть до пятидесятых, запугивая, а иногда и убивая чужаков, бродивших возле их поселений. Наконец они исчезли, но яростная ненависть, воодушевлявшая ихванов, так никуда и не делась. Бескомпромиссная нетерпимость, жестокая, не знающая жалости форма ислама, уподобляющая насилие очистительному огню, — все это вплоть до конца двадцатого века, да и после, останется востребованным на обширной территории: от изолированных поселений в глубине полуострова до богатых нефтяных городов на побережье залива, от обветренных холмов Восточного Афганистана до переполненных камер печально знаменитой иорданской тюрьмы.
В Аль-Джафре заразу удерживали мощные тюремные стены — во всяком случае, какое-то время. По приговору амманского суда срок заключения Заркави должен был продлиться еще десять лет, до 2009 года, когда мускулистый, цветущий молодой мужчина превратился бы в человека средних лет. Однако Сабха отлично знал, что реальные тюремные сроки в Иордании редко соответствовали предписанным. Срок заключения мог значительно сократиться из-за перемен в правительстве или из-за необходимости улестить религиозную партию или племя. И тогда Заркави (возможно, вместе с армией последователей) мог внезапно оказаться на свободе.
Глава 2
“Настоящий лидер”
За две недели до смерти — в период покоя, пока не пошли прощания на смертном одре, легионы скорбящих и речи, в которых лидеры мировых держав отдавали дань самому великому и дольше всех прослужившему на своем посту правителю Иордании, — король Хусейн призвал во дворец старшего сына Абдаллу. Он намеревался сообщить сыну решение, которому суждено было полностью изменить и жизнь молодого человека, и судьбу его страны.
Незадолго до этого король вернулся из Соединенных Штатов, где полгода лечился от агрессивной лимфомы. Однако болезнь вернулась в особо тяжелой форме, и врачи предупредили, что дни монарха сочтены. 22 января 1999 года он позвонил Абдалле, в то время тридцатишестилетнему офицеру на пике военной карьеры, и попросил приехать немедленно. “Я хочу видеть тебя”, — сказал он.
Абдалла ибн Хусейн сел в машину и поехал по крутой дороге к дворцу на холме в пригороде Уммар, откуда открываются изумительные виды на столицу. Короля он нашел в столовой; болезненный вид его величества возбуждал тревогу. Шестидесятитрехлетний король стал костлявым, как скелет, кожа приобрела землистый оттенок от разлития желчи. Седые волосы и борода, раньше придававшие ему сходство с актером Шоном Коннери, давно выпали от тяжелой химиотерапии.
Король отпустил помощников и закрыл дверь. Потом повернулся к Абдалле; бледные пальцы стиснули руку сына. “Я хочу сделать тебя наследником престола”, — объявил Хусейн.
Эти слова казались совершенно необъяснимыми. Титул наследного принца уже больше тридцати лет принадлежал Хасану, младшему брату короля. Хасан, искушенный и компетентный, был наследником трона, еще когда Абдалла только учился ходить. Повзрослев, старший сын короля — атлетически сложенный, с мальчишески открытым лицом — стал водить танки и вертолеты, прыгать с парашютом. Он не проявлял особого интереса к политике и дворцовым интригам, предпочитая более честную армейскую иерархию. А теперь отец вознамерился навязать ему работу, чреватую множеством опасностей, в числе коих и вполне реальная перспектива конфликта с теми членами семьи, кто годами ждал шанса управлять страной.
Годы спустя Абдалла вспоминал свой вопрос: “А как же дядя?”
Но король уже принял решение. Через несколько дней он объявит о нем публично, в форме открытого письма Хасану, туманно намекая на свое недовольство жадными “честолюбцами” из королевской семьи, “назойливыми” и “нелояльными”. После смерти короля, говорилось в письме, корона должна перейти к его сыну — в данном случае к единственному среди братьев, племянников и одиннадцати детей монарха, кто не стремился занять престол.
Абдалла был рожден наследным принцем. По конституции Иордании, а также в соответствии с многовековой традицией династии Хашимитов, титул автоматически принадлежал старшему ребенку мужского пола. Но в бурные шестидесятые, когда над страной сгущались тучи, когда монарх постоянно находился под угрозой убийства или дворцового переворота, Хусейн сделал наследником своего брата, чтобы в случае своей смерти обеспечить стабильность. Удаленный из линии наследования, Абдалла бóльшую часть молодости провел вне Иордании. Он учился в американских и британских частных школах и университетах, которые дали ему западное образование — но не знания о том, как обстоят дела в его собственной стране.
Вернувшись домой, Абдалла погрузился в культуру иорданского низшего и среднего класса, избрав карьеру военного и деля нечистые бараки и покрытые пылью сухие пайки с другими офицерами. Он дослужился до звания генерал-майора, но сохранил свойственную ему в молодости страсть к спортивным машинам и мотоциклам. Особое удовольствие он получал, когда лично руководил спецназом во время ареста террористов или уголовников, и прославился за год до описываемых событий: его бойцы тогда штурмом взяли укрытие бандитов. Иорданское телевидение передавало уличный бой в прямом эфире.
Но сейчас молодой командир сидел в обеденном зале дворца в Уммаре; он был ошеломлен. Одной фразой отец положил конец его миру и устоявшейся, хотя и привилегированной жизни, которую он построил для себя, своей жены и двоих детей.
Король также признался в том, о чем никогда не говорил вслух: что он скоро умрет.
“У меня засосало под ложечкой, — будет потом вспоминать Абдалла. — Кажется, я тогда впервые почувствовал себя по-настоящему одиноким”.
Он покинул дворец и вернулся домой; его жена Рания сидела на полу гостиной, вокруг нее были разбросаны семейные фотографии. Ее глаза наполнились слезами, когда муж поделился с ней новостью. Рания сознавала, что их ожидают радикальные перемены.
