Ведь прибыль постоянно растёт, потому что, с одной стороны, увеличивается привлекательность этих продуктов, а с другой стороны, всё больше тех, кто их потребляет: скучающих детей и подростков. Создаются новые и новые продукты, они возбуждают всё сильнее, раскрашены всё ярче, предлагаются всё назойливее. А потому со стороны производителей имеет место постоянно растущий, не всегда ими самими осознанный интерес к тому, чтобы всё время росло число скучающих детей, и чтобы они по возможности как можно раньше теряли радость собственных открытий и творчества.
Цель достигается очень просто: уничтожением всех тех возможностей, пространств, где дети могут играть и, играя, совершать открытия методом проб и ошибок, проверять свои возможности без контроля или руководства со стороны взрослых. Пустыри бетонируют; луга и поляны приспосабливают для хозяйственных нужд, а в парках и скверах устраивают сертифицированные безопасные игровые площадки; родителям неустанно напоминают о новых и новых опасностях, подстерегающих повсюду, так что они становятся настолько запуганными, что вообще не выпускают детей одних из дому. Наконец, детям разрешается «играть» друг с другом только там, где невозможно совершить никаких открытий, нечего проверять и пробовать — в идеально спроектированных «игровых домиках», на идеально собранных типовых «игровых площадках», а также с идеально функционирующими цифровыми «игрушками».
И всё это не просто так, а за деньги. Таким образом можно не просто зарабатывать, предлагая некие продукты, изгоняющие скуку, но и разрабатывая и продавая другие, медленно, но верно распространяющие скуку! Под напором такой стратегии постоянно растёт спрос на новые, более современные «игровые домики», «игровые площадки» и «игрушки». Игра превращается в потребительский товар, играющий — в потребителя, игровые площадки — в торговые площади.
Чрезвычайно интересно открывать и прослеживать эти самоукрепляющиеся экономические стратегии, нацеленные на получение прибыли; их подробными описаниями можно заполнить целые книжные шкафы. Ведь всё вышесказанное касается отнюдь не только детей, и ни в коем случае не только игры. Недостаточно также приписать эти чрезвычайно успешные, охватывающие чуть ли не все сферы жизни экономические стратегии какой-то определённой группе людей. Ведь, рождаясь, человек не приносит с собой в мир ни тот или иной духовный строй, ни конкретные способы претворения его в практическую деятельность. Они развиваются постепенно, только на основании определённого опыта, который каждый сам добывает себе по мере роста. В процессе этого развития они получают питание и удовлетворение со стороны окружающего мира — а мир с каждым годом всё больше выстраивается под влиянием экономического мышления и по его законам.
Духовная позиция homo oeconomicus точно так же выучена, точно так же получила своё социокультурное оформление, как и все остальные примеры самоопределения человека. Она постепенно укореняется в мозгу в форме соответствующих, зависящих от опыта паттернов поведения нервных клеток. Генетически закреплена всего лишь наша способность при помощи возможностей нейронной сети либо развивать и закреплять эти паттерны поведения, либо нет.
Следовательно, человек не рождается как homo oeconomicus, однако возможность стать таковым присуща всем от рождения. Так как мы не знаем заранее, чем обернётся жизнь, какие сюрпризы преподнесёт мир, и каково должно быть наше место в этой жизни, то нам приходится обнаруживать это самостоятельно по мере нашего развития. Методом проб и ошибок, иначе не бывает. И только потому, что иногда совершаемые ошибки причиняют нам боль, доводят до отчаянья, вызывают ощущение беспомощности — только поэтому мы учимся их избегать.
Чем чаще на нашем пути мы наступаем на грабли и спотыкаемся о камни, и чем болезненнее при этом ушибаемся, тем сильнее будем стараться ступать бережнее и внимательнее смотреть под ноги. Тем самым мы учимся всё лучше и лучше контролировать как собственные движения, так и дорогу. То, что начинается как непринуждённая и свободная игра, мы постепенно ставим — и в собственном мозгу тоже — на всё более прочные и надёжные рельсы. Это позволяет нам не просто двигаться быстрее, но также всё лучше и лучше оценивать и выстраивать пути, по которым мы движемся. Таким образом — в мозгу точно так же, как и в природе — мы превращаем скользкие тропинки сначала в широкие дороги, потом в асфальтированные улицы, а потом в бетонные автобаны, по которым можем лететь с головокружительной скоростью, — вот только со временем всё труднее и труднее съезжать с них.
Это касается не только поступательного движения; так происходит во всех областях нашей деятельности, в нашем мышлении и в сфере чувств. Не зная заранее, получится ли что-либо из задуманного, мы вынуждены пробовать. Совершая при этом ошибки и впадая в заблуждения, мы пугаемся. И тогда мы бросаем играть, бросаем исследовать мир и собственные способности в этом направлении, переключаемся на то, чтобы лучше контролировать мир и самих себя.
Мы начинаем заботиться о безопасности и надёжности, пытаемся взять под свой контроль то, что нам угрожает, а бессилие обратить во власть. Мы стараемся мыслить стратегически, разрабатывать планы и строить жизнь, сообразуясь с тем, что выиграем в итоге. Так начинается наше превращение в homo oeconomicus с характерным для него отношением к миру, хотя пришли-то мы в мир как homo ludens. Как все дети, мы пустились в путь с чистой радостью: открывать для себя всё разнообразие возможностей, которые предлагает нам мир.
Когда homo oeconomicus окончательно вытесняет homo ludens, человек попадает в странный мир, созданный согласно представлениям «человека экономического» и этими же представлениями управляемый. В нем бесполезные и бесцельные игры — включая игры собственных детей — считаются пустой тратой времени. Все поиски такого человека лежат в русле преодоления страха перед непредсказуемыми и неконтролируемыми явлениями жизни. Результатом таких поисков становятся стратегии господства над жизнью, позволяющие её планировать. Эти стратегии распространяются и на мир игры. Homo oeconomicus не может по-другому. Он обязан колонизировать игру, превратить ее в дело, ведь сам-то он играть разучился. Это стопроцентный враг игры.
Теперь рассмотрим пристальнее социокультурную сторону возникновения духовного образа homo oeconomicus, ведь мы хотим выкорчевать его с корнем и освободить от него наш остров живой и свободной игры. Пытаться избавиться от него путём установления правил, предписаний и запретов — это всё равно, что уничтожать ползучие сорняки, срезая только стебли и листья: сизифов труд безо всякой надежды на успех. Другое дело — придумать, как лишить этот глубоко и прочно вросший в землю корень питательных веществ, необходимых ему, чтобы порождать всё новые и новые стебли и листья.
Однако с сожалением приходится признать, что такое питание поставляем «экономическому человеку» мы сами. Мы обильно подкармливаем этот сорняк, и, пользуясь нашим стремлением к выигрышу, он всё эффективнее заражает наш островок свободной игры своими отростками. Конечно, это заявление необходимо разъяснить. Попробуем сделать это, ответив на два вопроса.
Во-первых: что, собственно, делают люди, без конца выбрасывающие на рынок новые «игроподобные продукты», более или менее ловко инструментализирующие старые игры, чтобы заработать деньги? И, во-вторых, что движет теми, кто покупает такие игры и проводит за ними время?
