И тут перед нами раскрывается вторая сущностная характеристика любой игры: она создаёт пространство свободы. Играющий может всячески испытывать самого себя. Перед ним распахнуты тысячи возможных игровых ходов, целое море возможностей. И всё это только потому, что играющий следует исключительно логике своей игры, гарантирующей его свободу.
Так философская рефлексия подтверждает данные нейробиологии, представленные нами в первой главе: тот, кто играет, свободен — и вместе с тем глубинным образом связан с тем Ты, с которым играет. В самой его природе лежит стремление следовать двум фундаментальным жизненным тенденциям — тенденциям, запечатлённым в структуре нашего мозга: нам, людям, присуще быть связанными с другими, мы стремимся принадлежать к группам, нам нравится общаться. Но точно так же мы хотим предъявить себя миру и дать в полной мере расцвести своей индивидуальности. Вот почему свобода представляет для нас столь высокую ценность. Свободно раскрыть себя перед миром — вот то желание, что живёт у каждого в глубине души. Так вот, чудо, которому учит нас игра, заключаются в следующем: одного без другого не бывает. Мы переживаем свободу только тогда, когда связаны с другими. А настоящая связь с другими — это та связь, в которую мы вступаем свободно. Эти «тогда» и «так» — и есть игра. Сама суть игры в том, что в ней всегда вместе играют свобода и привязанность. Если это получается, тогда образуется ещё и третий элемент. И, коль скоро мы хотим разобраться в сущностных свойствах игры, на него тоже придётся обратить внимание.
Для этого вновь вернёмся в детскую. Что мы там видели? Девочку, играющую с куклой. Она совершенно свободна в своей игре. Оставаясь в детской, она вышла на широкий простор, её комната преобразилась в игровое пространство встречи. А теперь спросим себя: во что она играет?
Мы уже говорили, что, играя, девочка не следует никакому внешнему плану, не стремится к какой-либо цели, которая лежала бы вне самой игры — но по ходу игры постоянно что-то происходит, что-то незапланированное и при этом неслучайное: что-то проявляет себя. Что-то проступает, становится видимым. Девочка вживается в какую-то роль: сегодня она может стать мамой, и у неё, как у мамы, будет дочка; а будет ли мама строгой или доброй, это покажет игра. Отчасти девочка подражает собственной матери, отчасти следует инстинкту, заложенному в ней самой. Её игра — это и подражание, и пред-восхищение одновременно, как сказал Фридрих Георг Юнгер: «Характерным признаком подражающе-предвосхищающих игр является то, что они в виде игры отображают не-игровое поведение»
[79]. Будучи подражательно-предвосхищающей, игра нашей девочки следует собственной логике, которую можно назвать «как будто»-логикой
[80]. Девочка поступает так, как будто бы. Именно эта «как будто»-логика и даёт ей свободу проявить что-то, что за пределами пространства игры осталось бы невидимым. Таким образом девочка может открывать саму себя, развивать дремлющие в ней потенции. «Как будто»-логика позволяет девочке, взаимодействуя с Ты игрушки, самой развиваться в качестве Я — и вот мы вновь вспоминаем Мартина Бубера
[81].
Точно так же проявляется всё то, что может кукла, и что она есть. Нужно только уметь наблюдать — и вы будете поражены, как много заключается в простой игре обыкновенной девочки. Но не меньше изумления вызовет любая другая игра, стоит только хорошенько её припомнить. Ведь все игры что-то проявляют: хотя бы сами себя, поскольку они бесцельны и удовлетворяются сами собою. «Игра… есть самопредставление», — справедливо замечает Ганс-Георг Гадамер, в ней всегда нечто проигрывает-ся. Но это ещё не всё; ведь именно благодаря тому, что её игра довольствуется сама собой и спокойно себя проигрывает, играющая девочка может в этой игре полностью выразить себя. Она вы-игрывает себя точно так же, как человек себя выражает. Она показывает себя во всей красе. Ещё раз слово Гадамеру: «Самопредставление игры производит такое действие, что играющему удаётся, играя во что-то, то есть что-то представляя, одновременно произвести представление самого себя»
[82].
Итак, мы можем утверждать, что, как это отмечает Ойген Финк, в конечном итоге «для любой игры, всегда характерен момент представления»
[83]. Это свойство любой игры в каждой конкретной игре может проявляться очень по-разному — но магия игры всегда заключается в том, что в её рамках находит своё проявление что-то, что вне её рамок остаётся невидимым и открывается нашему взору только потому, что рождается в процессе проникновения привязанности и свободы, которое мы уже назвали одной из главных характеристик игры. Во взаимной игре раскрывается простор для свободного развития человеческого потенциала. Простор столь широк благодаря тому, что в игре играющего встречает такое Ты, которое ничего не хочет от него и ничего не требует, и оно само не предназначено ни для какой цели: игрушка.
Кроме всего прочего, этим объясняется, почему девочка, когда вырастет, в один прекрасный день оставит куклу, да и другие игрушки забросит. Каждой игрушке своё время. О, что за драмы разыгрываются, бывает, в день рождения: Филиппу подарили игрушку, которую он выпрашивал три месяца, и выяснилось, что он для неё слишком взрослый! Сколько разбилось родительских сердец при виде ещё недавно горячо любимых кукол, вдруг потерявших свою привлекательность и пылящихся на полке. Это происходит в тот момент, когда игрушка уже вы-играла весь свой потенциал, когда она до-играна до дна, опустошена. Тут-то игрушка и перестаёт быть Ты, она переходит в разряд «это», предметов, которым ещё недавно она противостояла как одушевлённое «существо». Когда плюшевые звери становятся вещами — да, это немного похоже на смерть. Ведь предметы живут в реальности. Они прочно привязаны к своему предназначению. И только одушевлённые волшебством игры, они могут раскрыть таящийся в них резервуар возможностей. Чудесно озвученная Чайковским сказка о Щелкунчике могла бы спеть нам об этом.
Итак, мы пролили свет на три основных черты любой игры: связь, свобода и представление. Если три этих качества сочетаются друг с другом, игра получается, их взаимная игра раскрывает пространство человеческого развития. Если хотя бы одно из них проявляется слишком слабо, игра теряет свою магию и свою освобождающую силу. В настоящих, аутентичных играх все три аспекта выражаются в равной мере — хотя и весьма разнообразными способами. Наряду с открытыми нами тремя фундаментальными свойствами игры, есть пять её фундаментальных форм или способов, дающих возможность упорядочить и измерить бесконечный мир игры: это игры на ловкость; игры-соревнования; культовые игры; театральные игры, или представления, и азартные игры, или игры на удачу.
В игровой комнате, у нашей маленькой мамы и её «дочек» — кукол, мы встретили неструктурированную, изначальную игру, в которой нераздельно смешаны все три основных игровых качества. Теперь покинем детскую, и пойдём вместе с девочкой на игровую площадку, чтобы убедиться: за пределами детских комнат игры дифференцируются, и каждая из названных выше форм игры находит своё отчётливое выражение.
