Воспоминания о своем обожаемом дедушке еще больше расстраивали Толика. Чтобы тот сказал, если б узнал, что его горячо любимый внук в одночасье стал наркоманом, ворующим лекарство у больных людей? Наверняка бы не погладил по головке. Хорошо, что дед не дожил до этих дней. Своего отца, замечательного человека и грамотного профессора хирургии, Толик боялся меньше расстроить, чем деда. Так уж вышло, что деда внук любил, наверное, сильней родителей.
Все же бабушка и дедушка, в свое время больше занимались его воспитанием, чем вечно занятые родители. Маме, профессору кафедры кож-вен болезней, тоже некогда было особо заниматься сыном. Ее вечные лекции, симпозиумы, консультации не давали полноценно уделять ему внимание. Только бабушка и дедушка в полную силу и радели за него.
Как ни переживал Толик, как ни корил себя, как ни убивался, а ничего с собой поделать не мог: его тянуло к наркотикам все больше и больше. Пробовал он и остановиться – не принимать промедол и появившийся на отделении омнопон. Последний препарат оказывал на него еще большее действие: эйфория длилась дольше и приятные ощущения играли более сильными красками. Поначалу почти получалось. Он даже твердой рукой вылил украденные на одном из последних дежурств шесть кубов промедола в унитаз и затем стоически перебарывал преследовавшее его желание уколоться.
Три дня и три ночи Толик не принимал полюбившийся промедол и омнопон, мужественно боролся с завладевшим его душой соблазном. Ровно три дня. Столько времени составил промежуток между сменами. И все эти дни его как магнитом тянуло к волшебному препарату. И к концу третьего дня эта непонятная тяга практически пропала. Но вот пришла суббота, и он вновь вышел на суточное дежурство в хирургическом отделении.
День оказался не ввозным. Пахомов, как всегда, опаздывал, дежурным врачом опять-таки пребывал дряхлый Семеныч. Его всегда старались ставить дежурить в не ввозной день, чтоб не сильно загружать старика работой. Ну как тут спокойно пройти мимо сейфа, где в покрытых блестящей фольгой пачках покоились, словно патроны в магазине пистолета, такие чудные ампулы. Как удержаться, если тебя тянет к ним, как тянет ребенка к холодильнику, где припрятано вкуснейшее сливочное мороженое с шоколадной глазурью?
Ладно, – решил про себя Уваров, – солью еще пару кубиков промедола и все, на этом остановлюсь.
– А зачем ты хочешь слить, если и так целых три дня не кололся? – спросил он сам себя, почему-то дедушкиным голосом. – Неужели в этом есть такая необходимость?
– Ну, острой такой необходимости, может, и нет, но все же так куда веселей дежурить.
– Так ты и так неплохо дежуришь, без промедола. До этого же никаких нареканий не поступало, и что бы сказал твой дедушка? – пыталось урезонить и остановить уголовно наказуемые деяния его второе «Я», неожиданно проснувшееся в Толике вместе с угрызениями совести и памятью о дедушке.
– Да, так-то оно так, – пытался найти оправдание своим отвратительным действиям будущее светило медицины, – но сегодня вечером придут в больницу хорошенькие второкурсницы, что санитарят на отделении по вечерам. И промеж них имеется такая очень симпатичная девушка Ира – весьма сексапильная особа. А этот промедол, как оказалось, дает еще весьма интересный плюс – эффект неутомимого любовника. – Он на прошлом дежурстве так впечатлил девушку, что той уже не терпится поскорей снова попасть в его объятия.
– Но это же гадко и отвратительно заниматься развратом на дежурстве, мять общественный диван своими потными телесами, – не сдавалось второе, хорошее «Я» студента Уварова.
– А, один раз живем, – отмахнулся от него Толик. – И потом, какой же это разврат, если девушка совсем даже не против? Не поведу же я ее к себе домой или не попрусь к ней в общагу, где она еще с тремя девушками в одной комнате проживает.
– А ничего, что вы на дежурстве сестринскую комнату на двоих с Пахомовым делите? И он в любой момент может зайти к вам. Это как?
– Да тот горемыка Пахомов, сколько я с ним дежурю, на диване-то в сестринской комнате спал всего раза два, может, три от силы. Он традиционно рухнет где-нибудь на кушетке и там примется храпеть. Это и то в лучшем случае. Для него заснуть за столом в процедурке – норма жизни.
– А ты и рад этому?
– Так, все, довольно разглагольствовать. Сегодня еще раз, последний, уколюсь промедолом. И все, затем баста – завязываю! Я так решил, и точка!
Одним словом, Толик с большим перевесом победил свой здравый смысл и, не таясь, отправился в процедурку к сейфу, где без зазрения совести слил сразу шесть кубиков восхитительного промедола и два кубика не менее классного омнопона. Вчера у хирургов их отделения было тяжелое дежурство – поступило сразу много сложных больных, и многим выполнили объемные операции. Теперь надо всех их обезболить, как прописали в историях болезни лечащие хирурги – четыре раза в день.
Ни в этот раз, ни в следующий, Толик, конечно, не завязал. Наоборот: увяз в липком плену наркомании еще больше. Теперь он намеренно выбирал такие дежурства, чтоб стоять в одной смене с дряхлым Семенычем и хроническим опоздуном Пахомовым. На какие только ухищрения он не шел, чего только не придумывал для ушей старшей медсестры, составляющей график дежурств, чтоб оказаться в одной упряжке с нужными людьми.
Его острый ум изобретал сложные комбинации по добыче наркотика. Благодаря своей смекалке и появившиеся наглости, он никогда не уходил с дежурства без «улова». Определенную трудность доставляли стеклянные многоразовые шприцы. Как их стерилизовать дома? Если на работе, он еще худо-бедно кололся тем, что было, то, придя домой, испытывал значительные трудности. Пару раз его на месте преступления чуть не застукала мама.
Заскочила она как-то домой, а там Толик на кухне в кастрюльке спокойненько так шприцы кипятит. Пришлось на ходу импровизировать и сочинять ветвистую легенду, что у него нарывает палец на ноге, и он решил сам себе произвести разрез гнойника. Благо, как у настоящего хирурга, у него имелся при себе и запас новокаина и необходимых инструментов.
– Ты у меня такой отважный, – ласково потрепала его по волосам на голове мама, – не боишься сам себе панариций вскрыть.
– Люди, при необходимости, сами себе аппендикс удаляли, – нашелся Толик.
– Это ты имеешь ввиду тот случай в Антарктиде, когда хирург сам себе аппендикс удалил?
– Да, вот там на самом деле отважный был человек, а гнойник на пальце – тьфу! Ерунда.
– Ну, Толик, там все же была необходимость: больше некому было выполнить ему операцию. Там хирург один был и помощи ему ждать неоткуда: до ближайшей больницы тысячи километров сквозь снега и зверский холод. А у нас же не Антарктида. Мог бы в поликлинику сходить.
– Да, а ты, когда последний раз была в наших поликлиниках как пациент?
– Не помню точно, может, лет двадцать назад, а что?
– Оно и видно. Теперь, пока на прием к врачу попадешь, то и помереть в очереди легко можно.
– Возможно, – задумалась мама, – я как-то на этом не заостряла внимание. Но все равно, не хочешь в поликлинику, можно было и папу попросить. Он у нас как-никак доктор медицинских наук, профессор хирургии.
