– Извините, случайно вышло, – процедил Толик. – У вас тут уже шишки от уколов, трудно попасть в мягкое место.
– Бывает, – смягчился больной, – закололи уже всю задницу. Может, отменили бы антибиотики?
– Это вы у доктора спросите, – кивнул он в сторону стоящей в дверях Аллы Петровны, – он здесь сегодня за главного.
Как ему хотелось взять и еще раз ударить в эту худосочную, покрытую жесткими черными волосами ягодицу шприцем. Еще, еще и еще! Бить пока не устанет рука, пока эта мерзкая попа не покроется десятком кровавых точек, слившихся от бесчисленных уколов в одну большую кровавую рану. О, как это невыносимо больно: он только что, своей собственной рукой ввел в чужую пахнущую едким потом плоть целый миллилитр такого удивительно живительного промедола. Целый кубик! О, кто бы знал, каких усилий ЭТО ему стоило.
Да, Толик на самом деле еле сдержал тогда себя от безумного, необдуманного шага. Он едва не ввел промедол себе тут же в палате. Прямо горел диким, необузданным желанием получить дозу хоть через ткань. Взять и, не снимая штанов, вонзить в себя наполненный вожделенным промедолом шприц и быстро нажать на поршень до упора. Ведь никто в целом мире, никто не смог бы в тот момент вырвать у него из рук драгоценный наркотик. Из последних сил, собрав всю свою потрепанную и жалкую волю в единый кулак, он в самый последний момент отказался от глупой затеи. А ведь готов был уже разыграть сцену со своим падением на шприц. Мол, случайно так все вышло.
После утреннего обезболивания, когда провалилась затея с первым сливом промедола, Толик приуныл. Причем «приуныл» – мягко сказано. День незаметно из яркого и насыщенного превратился в пресное, лишенное всяких красок обыденное дежурство, изобилующее тяжелой работой. Сегодня суббота, и надо начинать ставить капельницы, а их около тридцати штук. И снова этот Пахомов – опять его нет на работе. Опоздун несчастный.
Еще час назад Толик просил судьбу подольше задержать напарника, то сейчас сей факт весьма его раздражал. Помимо капельниц нужно осуществить перевязки, а это чуть не все отделение, где почти семьдесят больных, перевязочной сестры сегодня нет, а перевязывать больных нужно, и эта часть работы ложится на плечи дежурного медперсонала, опять же клизмы, будь они не ладны. Да мало ли еще чего нужно сделать на хирургическом отделении, пережившем вчера приличное поступление.
Перспектива провести остаток дежурства в черно-белом варианте ввергло Уварова в нескрываемое уныние. Он уж не мог бороться с навалившейся на него хандрой.
– Толик, с тобой сегодня все в порядке? – участливо поинтересовалась санитарка Ира, та самая симпатичная второкурсница, что не устояла перед его обаянием. Сегодня ради него девушка вышла на работу с самого утра, решив пропустить лекцию по биохимии. – А то ты какой-то невеселый. Может, чего случилось? Может, чем помочь тебе?
А у второго курса через неделю, между прочим, начинается летняя сессия. И биохимия входит в число экзаменационных предметов. Причем не самых простых. А Толик даже не удосужил влюбленную в него Иру ответом. Так ему было паршиво. Он лишь вяло кивнул и, не поднимая ног, поплелся во вторую палату, таща за собой стойку от капельницы.
Такой ответ явно не устроил девушку, и она с самым решительным видом схватила его за рукав медицинской робы и рывком повернула к себе.
– Толя, что происходит? Ты сам не свой. Ходишь и даже ноги не поднимаешь. Приболел?
– Ты хочешь помочь мне? – вдруг оживился Толик и впервые за все утро улыбнулся.
– Да, но что я должна сделать?
– Отвлеки Аллу Петровну. Вымани ее из ординаторской. А то засела там как гвоздь, вбитый в пенек по самую шляпку.
– А как я ее отвлеку, а главное, зачем? – округлила глаза опешившая от такой странной просьбы девушка.
– Милая, Ирочка, – Уваров нежно приобнял девушку и мягко коснулся ее губ своими губами, – ну, пожалуйста! Придумай что-нибудь! Я тебе потом все объясню.
– Ладно, – обмякла Ира, – я постараюсь. Не знаю, зачем тебе это нужно, но надеюсь, что поможет. Только не знаю, что ей сказать?
– Скажи, что ее главный врач к себе вызывает, – начал понемногу раздражаться Толик.
– Толя, какой главный врач? Сегодня же суббота. У него выходной день.
– Ирочка, ну придумай что-нибудь! Мне позарез нужно проникнуть в ординаторскую.
– Хорошо, попрошу ее Машу посмотреть.
– Какую еще Машу?
– Маша, моя напарница. Она вчера руку утюгом прижгла – торопилась, когда халат для работы гладила. Попрошу Новикову глянуть ее.
Через пятнадцать минут Алла Петровна в сопровождении Иры вышла из ординаторской и проследовала в перевязочную. Не теряя времени, Толик ринулся в опустевшую ординаторскую. Он решился на отчаянный шаг: взять ключи и самому достать из сейфа хотя бы одну ампулу промедола. А дальше что-нибудь да придумает.
Беглый осмотр ничего не дал. Расширять поиски становилось опасным: в любую минуту Новикова могла вернуться назад. Он еще раз пробежался глазами по столу, пошарил в ящиках стола, где она сидела, заглянул под низ – вдруг упали? Ключей нигде не было.
– Либо где-то надежно спрятала, либо носит с собой? – с досадой подумал Толик и чертыхнувшись вышел из ординаторской.
И как раз вовремя, так как Алла Петровна уже возвращалась назад. Если бы не какая-то женщина, остановившая ее в коридоре, то будущий доктор наук влип бы сейчас, как кур в ощип. Переговорив с женщиной, Новикова проследовала в ординаторскую и села за рабочий стол, где перед ней громоздилась приличная стопка историй болезни.
– Это надолго, – почти простонал Толик, рассмотрев ее через приоткрытую дверь. – Что же делать?
– Ну что, помогло? – улыбаясь, откуда-то сбоку подошла к нему Ира.
– Да, спасибо, Ирочка. Все замечательно, – натянул он на лицо фальшивую улыбку. – Что бы я без тебя делал.
– А ты обещал рассказать, зачем тебе нужно было выманить Аллу Петровну из ординаторской.
– Разумеется, расскажу. Раз обещал, но чуть попозже.
– Я буду ждать, – кивнула в ответ девушка и пошла в другой конец отделения. Толик вернулся к себе в процедурку. – Надеюсь, ты, как стемнеет, не только одними россказнями ограничишься – томным голосом изрекла она на прощание.
Глядя на висевшие на выкрашенной белой масляной краской стене процедурного кабинета круглые часы, Уварову казалось, что их стрелки прилипли к одному месту и никуда не двигаются. До того медленно потекло время. Тут еще к душевным мукам присовокупились физические: стали подрагивать руки, подкатила тошнота, нарастала непонятная тревога.
В какой-то момент Толику стало казаться, что он сейчас не один в процедурке, что кто-то посторонний стоит в дальнем углу и пристально смотрит на него. Переборов навалившийся страх, подойдя поближе, он разобрал, что это всего лишь навсего тень от стеклянного шкафа с лекарствами, стоявшего неподалеку.
