– Двенадцатиперстной кишки, – ожила девушка, – к нам же зимой врачи прилетали и делали эндоскопию. У Слепцова нашли именно язву двенадцатиперстной кишки. Назначили лечение, оставили кучу таблеток. Он к ним и не притронулся, а лечился по-своему – чагой, настоянной на спирту.
– Долечился, стало быть, – подвел итог Петрович и промокнул взмокшее лицо висевшим на стуле казенным вафельным полотенцем.
– Доктор, а к чему такие подробности? Мне кажется, что зря теряем время. Больному только хуже делается. Я его пока по Тейлору лечу, но без операции не обойтись.
– По Тейлору?! – удивился Петрович, польщенный, что его назвали «доктором».
– Да, я установила ему в желудок зонд, постоянно откачиваю шприцем Жане содержимое и колю антибиотики. Но у меня только пенициллин есть. А что? Разве не так надо поступить до вашего прилета?
– Какие там на периферии фельдшера продвинутые, – подумал Петрович, а вслух произнес, – а рентгена у вас там, конечно, нет?
– Доктор, ну какой у нас здесь рентген?! Я только могу гемоглобин по способу Сали определить и давление померить. Я тут одна на всю округу. У меня на участке…
– Девушка, я все понял, – мягко перебил ее Петрович, обласканный словом «доктор», – я понимаю, что участок у вас огромный, вы там одна, но и вы меня поймите: гонять за зря вертолет в вашу глухомань с бригадой врачей никто не позволит. Надо на все сто процентов быть уверенным, что там действительно нужна операция.
– Я все понимаю, – грустно согласилась фельдшер, оказавшаяся на проверку Мариной, – и готова полностью взять всю ответственность на себя. Только скажите, разве при таких ярко выраженных симптомах возможно другое какое заболевание?
– Мне отсюда не видно, но, например, при остром панкреатите возможна схожая клиника. Ладно, мы скоро вылетаем. А скажите, в случае чего, где можно выполнить операцию?
– У меня в амбулатории есть перевязочная и в нейнастоящий перевязочный стол или кушетка, не знаю, как правильно назвать. Там внизу у нее есть специальная педаль и если ее ногой нажимать, то кушетка приподнимается, правда, она очень старая, наверное, довоенная.
– Поднимающаяся вверх кушетка, это здорово, – начал выдерживать паузу Петрович, что, по его мнению, придавало его словам некую значимость, – нам приходилось и на обеденном столе спасать жизнь человеку. Хорошо, а есть возможность где разместить больного после операции? Койки у вас в амбулатории есть?
– А вы разве не заберете его с собой? – насторожилась Марина.
– Там видно будет, нам нужно предусмотреть все варианты.
– В другом кабинете есть кровать, при желании ее можно использовать под больного.
– Петрович, ты чего хулюганишь? – Вернувшаяся Маргарита Сергеевна гневно посмотрела на непринужденно разговаривающего по телефону Боткина. – Не занимай служебный телефон, вдруг вызов поступит. Со своими бабами иди в холл разговаривать, телефон-автомат там висит.
– Сергеевна, ну ты что такое несешь, – Петрович прикрыл ладонью телефонную трубку и сделал страшные глаза, – я как раз вызов и принимаю!
– Вызов? А чего в тетрадь не записываешь? Кто звонит, какой населенный пункт, как фамилия вызывающего врача, как фамилия пациента, какой диагноз?
– Ой, затараторила. На, сама дальше разговаривай, мне все ясно, – передал ей трубку Петрович и потянулся к висевшему в окне халату.
– Ясно ему, – недовольно забубнила диспетчер, беря в левую руку протянутую Петровичем трубку, а правой разворачивая на нужной странице журнал вызовов, – что тебе ясно?
– Надо лететь, там прободная, – коротко бросил Боткин, натягивая на свое мокрое тело не до конца просохший халат.
– А ты уверен? – прищурились Маргарита Сергеевна. – Ты с хирургами связывался?
– А я что тебе, не хирург? – насупился Петрович, – десять лет как-никак на санавиации.
– Да, хоть двадцать – ты меня, Сережа, извини, но ты когда-нибудь да доиграешься. Ты вот вначале закончи высшее образование, выучись на хирурга, а потом уже пудри людям мозги. А пока ты всего лишь фельдшер, то знай свое место и не лезь вперед батьки в пекло.
– Да я, может, побольше иного врача в хирургии понимаю, – выпятил вперед широкую грудь Боткин. – А ты мне сейчас такие обидные вещи говоришь.
– Все, Сережа, иди, не мешай, – замахала на него Маргарита Сергеевна и поднесла трубку телефона к левому уху, – алле, говорите…
Сантранспорт вылетел через сорок минут. Из-за хронической поломки раритетного самолета АН-2, пришлось воспользоваться вертолетом. Летели обычным составом: помимо Петровича, в бригаду вошел хирург Михаил Федорович Щедрый – молодой, но уже достаточно опытный доктор. Он у них за главного. В свои тридцать с небольшим хвостиком лет он оперировал почти весь организм и слыл грамотным и умелым специалистом. Анестезиологом с ними летел Аркадий Данилович Бойко – его однокурсник, ровесник и лучший друг. Они везде и всегда вместе. Женскую часть бригады представляли: операционная сестра Жанна Новикова – натуральная двадцатипятилетняя блондинка с хищным взглядом на смазливом личике, нацеленным исключительно на разведенного Михаила Федоровича. Анестезистка Леночка Гудыма, тайная пассия женатого Аркадия Даниловича – девушка тоже хоть куда: видная, развитая, на два года старше Жанны, но смотревшаяся значительно эффектней ее, для чего не пожалела волос на голове и будучи от природы жгучей брюнеткой при помощи обычного пергидроля стала соломенной блондинкой. И третьей девушкой взяли в бригаду практикантку Катеньку Усову – молодую, но уже опытную и грамотную во многих вопросах привлекательную рыжеволосую выпускницу медицинского училища. А Катенька – стажировалась строго у своего покровителя Петровича.
Взревев мощными двигателями, вертолет тяжело оторвался от земли, разогнал работающими лопастями клейкий воздух, и, набрав положенную высоту, уверенно взял курс на север. Из-за грохота, царящего в салоне машины, разговор между членами бригады не клеился. Стоило значительного труда, чтоб перекричать рев турбины. Поэтому медики общались между собой в основном знаками.
Михаил Федорович показал руками, что неплохо бы перекусить, так как лететь до нужного места больше двух часов. Медики дружно навалились на взятые с собой бутерброды. Только Катенька отказалась – ее тошнило, то ли с непривычки, то ли по другим каким причинам. Она молча привалилась правым боком к толстому стеклу иллюминатора и с испугом взирала на уменьшающийся в прозрачной дали город. Это был ее первый полет в вертолете, и она ужасно трусила, ощущая передаваемую ей вибрацию от работающей винтокрылой машины. И тут еще эта дурацкая тошнота. Но Катенька мужественно переносила тяготы полета. Ей не хотелось, чтобы Петрович знал, какая она трусиха.
Угостили бутербродами и веселого пилота Пашу со странной фамилией Гном. Если учесть, что Паша – здоровый детина гренадерского роста, полностью накрывающий кистью своей руки средней величины арбуз. Тот, в свою очередь, угостил пассажиров крепким терпким кофе из большого китайского термоса. Пролезшему к нему в кабину Михаилу Федоровичу он сообщил, что по пути сделает остановку на дозаправку на небольшом полевом аэродроме подскока в сотне километров от нужного им стойбища.
