– Есть, командир. – Петрович по-военному вытянулся во фрунт, и, дурачась, повернувшись через левое плечо, строевым шагом направился к одному из серебристых ящиков с блеклым красным крестом на боку.
– Ну что, Сусанин, отведешь нас к эвенкам? – Проводив взглядом Петровича, Михаил Федорович вновь вернулся к разговору с мальчиком.
– Я не Сусанин, – снова шмыгнул носом Степка, – Троекуровы мы.
– М-мм, Троекуровы, – с почтением посмотрел на него Щедрый, знатная фамилия.
– Да, нас тут все знают! У меня батька самый сильный мужик в поселке! Он гирю тридцать два килограмма сорок раз поднимает обеими руками, – гордо выпятил свою цыплячью грудку вперед парень.
– Это хорошо. А ты же в школе учишься?
– Так сейчас каникулы, – криво ухмыльнулся младший Троекуров, мол, какой странный дядя: лето же. – А так учусь – в четвертый класс перешел.
– А, ну тогда понятно.
– Чего тебе понятно?
– Что про Сусанина вы еще не проходили и до «Дубровского» Пушкина вы еще и подавно не добрались.
– Про Сусанина не разбирали, а Пушкина я читал: «Сказка о попе и работнике его Балде», «Золотой петушок», а вот про Дубровского не слыхал. А что, тоже стихи?
– Нет, брат, не стихи, – погладил его по коротко остриженной голове Михаил Федорович, – проза. А Дубровский – благородный разбойник. А главный его враг помещик Троекуров.
– Троекуров, – загорелся мальчик, – он с разбойниками сражался?
– Не совсем. Давай, ты нам дорогу покажешь, а я, пока будем идти, расскажу, что там у них в книге произошло.
– Давай!
– А родителям твоим не нужно сказать, что ты с нами пошел?
– А их сейчас дома нет, – отмахнулся Степка, – они на покосе. А дед, во-о-он, он на лавочке сидит. – Он ткнул грязным пальцем в сидевшего на ближайшей лавочке ветхого старика в ленинской кепке, густо обросшего, словно мхом, седой бородой, ничего не скажет. А если и скажет, то не догонит, я быстро бегаю.
– А тебе не попадет?
– Не-а, и так все знают, что врачи с города на вертолете прилетят, и им нужно помочь.
– Тогда пошли!
То, по чему они шли, дорогой можно было назвать лишь условно. Едва приметная неширокая тропинка, бежавшая среди густых таежных зарослей по примятой, слежавшейся траве, больше походила на полосу препятствий: засохшие большие куски твердой грязи, глубокие ямы, сухие острые ветки не давали расслабиться. Даже не понятно, как Степка ориентировался в таком полумраке, рожденном отбрасываемой от могучих деревьев тенью. И еще мелкий назойливый гнус, не дающий расслабиться. Мельчайшие мушки старались не только укусить, но еще и залезть в нос, в рот, в уши. Хорошо, запасливый и опытный Петрович прихватил с собой специальную мазь. Степку же, к слову сказать, гнус не беспокоил. Или просто не замечал, атакуя объекты, покрупней, а значит, повкусней.
Едва Щедрый закончил рассказывать о злоключениях Владимира Дубровского, как тропинка последний раз вильнула между деревьями и вывела путешественников на просторную поляну, со всех сторон окруженную разлапистыми вековыми елями. В противоположном от входа на поляну углу расположились три жилища, сооруженные на подобие индейских вигвамов из длинных растопыренных жердей, скрепленных между собой вверху чем-то, похожим на веревку. Только вместо шкур, используемых на американском континенте для крыши, сии шалаши оказались плотно накрыты старой, сморщившейся от времени берестой.
В целом стойбище напоминало увеличенную в размерах детскую песочницу. То там, то сям валялись разного рода детские игрушки: безглазая и лишенная одной руки кукла, крохотного размера лыжи, миниатюрный лук из ивового прута, где вместо тетивы использовалась капроновая рыболовная леска, сплюснутый с одного края красный в синюю полоску резиновый мячик, какие-то пестрые тряпки и большой плюшевый медведь, изначально коричневого цвета, а теперь просто засаленный до неприятного черного с выцветшим олимпийским ремнем на потрепанном брюшке. О том, что его родной цвет коричневый говорила нетронутая грязью промежность игрушечного зверя.
Не успели путешественники как следует оглядеться, как с громким лаем были окружены яростно скалящими острые клыки собаками. Невелики по размеру, смесь лайки с двортерьером, они отважно облаивали команду медиков, вяло помахивая закрученными в бублик хвостами.
– Серый, геть! Свои! – строго крикнул Троекуров – младший, обращаясь, по-видимому, к вожаку – крупному псу серой окраски с белой широкой грудью.
Вожак узнал Степку, завилял хвостом и, опустив умную голову, трусцой подбежал к стоящему справа от Петровича мальчику, обнюхав его со всех сторон. Другие собаки уменьшили интенсивность облаивания, сузили круг.
– А ну геть, пошли отсюда! Ну пошли! – закричала на собак выбежавшая из центрального чума крепкая невысокая узкоглазая женщина с загорелым до черноты лицом. На слегка кривоватых ножках в просторных ватных штанах она ловко подкатила к пришельцам и виновато улыбаясь, поздоровалась.
– Ух, какие они у вас злые, – поморщился анестезиолог Бойко, проводив отбежавших на приличное расстояние собак нехорошим взглядом.
– Не бойтесь, они своих не кусают, – продолжала улыбаться женщина, назвавшись Ольгой, – они чужих не любят. А с вами Степка, они его знают.
– Это доктора из города к Петьке прилетели, – кивнул на медиков мальчик, – на вертолете.
– На вертолете? – удивилась Ольга, и лицо ее вытянулось, причем глазные щели чуть расправились и Петрович увидел ее карие, блестевшие от наступившего возбуждения огоньком. – Ай, как хорошо. А мы думали, что из-за Петьки вертолет не полетит. А смотри-ка, прилетел и таких видных мужчин привез. Ай, как хорошо.
А она так ничего из себя, – подумал Петрович, незаметно рассматривая Ольгу и тайно любуясь ее выпирающими из-под тонкой красной кофты небольшими, но, по всему видать, упругими грудями, ее бы хорошенечко отмыть, да эти, явно большие для нее, ватные штаны на что-нибудь поприличней заменить и можно даже приударить.
Ольга слегка смутилась, заметив, как откровенно пялится на нее Петрович и подошла к доктору Щедрому, безошибочно определив в нем старшего среди медиков.
– А что, Ольга, а где же ваши дети? – спросил Михаил Федорович, кивнув на разбросанные по поляне игрушки.
– Так здесь, они, – улыбнулась эвенка, обнажив белые крупные зубы. Отсутствие одного переднего зуба немного портило ее, и, вспомнив об этом, женщина быстро прикрыла рот рукой, – как услыхали, что вы идете, так и попрятались.
– Услыхали? – изумился хирург.
– Да, вас далеко было слышно, вы что-то говорили между собой, – согласно кивнула Ольга, убрав от лица руку.
– У эвенков очень хороший слух, – подтвердил Степка, – мы еще только подходили к стойбищу, а они нас уже засекли. Тем более вы так громко про Дубровского рассказывали.
