– Ну-ну, что значит, помрет? А мы здесь тогда для чего?
– Да не хочет он оперироваться, говорит, пускай так лечат.
– Понятно, – нахмурился хирург Щедрый, – какие мысли, коллеги?
– Давай я ему масочку на лицо накину, фторотаном усыплю, и оперируйте себе на здоровье, – подмигнул ему анестезиолог Бойко.
– Где, здесь? – Михаил Федорович обвел глазами далекий от чистоты чум и пол, застеленный оленьими шкурами. – Нет, это не выход. Стоило столько лететь, чтоб на самом интересном месте споткнуться.
– Погодите, парни, – глаза у Петровича хитро заблестели и он, поднявшись с пола, где до этого сидел, поджав ноги по-татарски, во всеуслышание заявил, – раз Петя отказывается от операции, то мы забираем снегоход с собой. Хозяйка, где у вас снегоход?
– Там, в соседнем чуме, – неуверенно махнула рукой Ольга в сторону соседнего жилища.
– Э-э, погодите, – застонал Петька, приподнимаясь на локтях, – как это, заберу снегоход?! На каком основании?
– А на том самом, любезный, – Петрович приблизился к лежащему на шкурах оленеводу и, присев возле него на корточки, посмотрел прямо в глаза, – что мы зря сюда прилетели. За ложный вызов.
– Почему ложный? Я же не отказываюсь лечиться: пожалуйста, лечите, но без операции.
– А дело в том, брат, – Михаил Федорович живо смекнул, куда клонит Петрович и решил поддержать его игру, – что твое заболевание можно вылечить исключительно при помощи операции. А раз ты категорически от нее отказываешься, то вызов считается ложным. А ты знаешь, сколько стоит один час работы вертолета? Пятьсот рублей с копейками. А мы сюда шесть часов летели и еще столько же обратно. Итого шесть тысяч рублей без учета копеек. Ты в школе хорошо математику учил? Твой снегоход сколько стоит?
– Две тысячи пятьсот, – выдавил из себя Петька и растерянно обвел взглядом всех, кто находился в чуме.
– Всего? Ну, брат, этого не хватит, даже чтоб покрыть и половину дороги.
– А почему так дорого? – вновь зашевелился на шкурах оленевод.
– Ну, потому. Топлива он очень много расходует. Знаешь, сколько один литр горючего для вертолета стоит? Это же не снегоход.
– Сколько?
– Тебе лучше и не знать. А лучше скажи, что у тебя еще ценного есть, чтоб оплатить наш прилет сюда?
– А у меня ничего больше и нет, – потупил глаза эвенк.
– Ну, Петя, – Петрович выпрямился и обвел взглядом чум, – ты же эвенк. Наверняка у тебя ружье есть, и, думаю, не одно. Где ты их прячешь? В сундуке? – Петрович сделал шаг в сторону сундука.
– Стой, не надо, – взмолился Петька, – не забирай ружья. Как я без них?
– Ну, брат, это уже твои проблемы, нам же надо чем-то свою поездку сюда компенсировать.
– Хорошо, а если я соглашусь на операцию, вы оставите мне снегоход и ружья?
В этот момент, в самый разгар беседы, в чум заглянули два человека: мужчина и женщина. Женщина смахивала обличьем на Ольгу, как оказалось впоследствии – это ее родная младшая сестра Вера и муж Веры Коля. Такие же низкорослые, загорелые, узкоглазые, в неизменных ватных штанах, заправленных в грязные резиновые сапоги из литой резины, и в зимних, несвежих тельняшках в черную полоску. И не сразу разберешь, где тут мужчина, а где женщина. У Коли на лице волосы почти не росли, острижен налысо, и без шапки. А Вера в полинялой зимней лыжной шапочке: а-ля «петушок» синего цвета с желтой полосой по бокам. Отличались муж с женой лишь тем, что у Веры полоски тельняшки спереди выдаются вперед под напором слаборазвитой груди.
– У Ольги-то грудь поаппетитней будет, – мелькнуло в голове у Петровича.
– Что, никак не соглашается лечиться? – поинтересовались пришедшие родственники после обмена традиционными приветствиями. Оказалось, что они жили в самом крайнем чуме и половина чумазых детей, игравших на поляне, принадлежала им.
– Нет, – вздохнула Ольга, – ни в какую. Тут уже хотят его снегоход и ружья забрать за ложный вызов вертолета. Говорят, шибко дорого стоит прилететь к нам.
– Как так? – вытянул тонкую шею Коля, стараясь разглядеть находившихся в чуме людей. Из-за тесноты он сам полностью проникнуть не мог. Откинув шкуру, служившую одновременно и окном и дверью, в сторону.
– А вот так! – громко ответил Петрович, выходя наружу и отодвигая собой эвенка в сторону.
– Да сколько раз вертолет к нам в стойбище прилетал, никто еще за него не платил, начал кипятиться Коля, глядя снизу-вверх на раскуривавшего сигарету Петровича. – И за мясом оленя прилетали, и снегоход вон Петьке привозили и…
– Так то же все по делу прилетали, – выпустил тонкую струю дыма вверх Петрович, – а сейчас, выходит, без дела. Его нужно оперировать, а он отказывается. Все – ложный вызов.
– Да? – Вера и Коля переглянулись между собой. – Дай закурить, – задумался молодой эвенк. – Это дело надо хорошенько обмозговать.
Через сорок минут вопрос оказался решенным: постанывающего Петьку усадили на невесть откуда взявшегося низкорослого домашнего оленя. Привязали его к животному веревкой, чтоб не упал. Петрович вколол продолжающему постанывать Петьке обезболивающее, и тронулись в обратный путь.
Впереди шли доктор Щедрый со Степкой, сзади Коля вел под уздцы оленя с сидящим на нем пепельного цвета больным Петькой. Справа его поддерживала жена Ольга, слева анестезиолог Бойко. Вера не пошла в поселок, а осталась на хозяйстве с детьми. Замыкал шествие Петрович с медицинским чемоданом в руках. Поначалу за ними увязались два старших сорванца, дети Петьки и Ольги. Но получив от Петровича горсть растаявших ирисок и два бинта в стерильной упаковке, дети вернулись назад.
Им очень понравились бинты, что до этого Михаил Федорович подарили Степке. Дети, играя в больницу, с ног до головы забинтовали грязного медведя, превратив его в белый кокон. На безглазую и безрукую куклу уже бинтов не хватило. Поэтому выпросив желаемое, они вприпрыжку, с веселым улюлюканьем, бросились заканчивать начатую игру в оказание медицинской помощи.
Когда впереди замаячили крыши поселка, Коля передал оленью узду жене и с заговорщицким видом подкрался к идущему в конце их маленькой колонны Петровичу.
– Доктор, можно с тобой поговорить?
– Я не доктор, а фельдшер, – улыбнулся Петрович, радуясь, что хоть с кем-то можно поговорить, а не просто так, молча вышагивать по узкой тропе.
– Ладно, фелдшар. Ты же тоже с ними. – Коля кивнул на ушедших далеко вперед хирурга и анестезиолога.
– Короче можешь говорить, – престал улыбаться Петрович, почувствовав в действиях Коли некий подвох.
– Хорошо, давай короче. Ты же тоже операции делаешь?
– Когда как: если в больнице, куда прилетаем, есть свой хирург, то он Михаилу Федоровичу и ассистирует, а если нет, то я.
– В нашей же больничке нет хирурга. Там одна Марина. Она же не станет помогать на операции, ты пойдешь.
