– Все, товарищ начальник, бегу исполнять.
– Давай, а анестезиолог пускай пока займется наркозной аппаратурой. Да и где у нас авиатор? Где наш незаменимый Паша Гном?
– А Паша еще не приходил, он местным пацанам свой вертолет показывает, – хихикнула анестезистка Лена Гудыма, – в детство впал.
– Неплохо, что взрослый дядя детей любит и с детьми играет, – одобрительно покачал головой доктор Щедрый, – только одними играми сыт не будешь. Надо накормить летуна, да и вам не мешало подкрепиться. Марина, что с обедом?
– Михаил Федорович, – местный фельдшер опять заметно покраснела, – а мы уже с девочками и с Пашей перекусили и вам оставили.
– Да мы тоже не голодаем, эвенки нас покормили. А у вас что, здесь своя столовая имеется? – стараясь не смотреть прямо на Марину, чтоб не вгонять ее дальше в краску, поинтересовался Михаил Федорович.
– Да что вы, какая столовая. Это наш председатель поселкового совета Петр Петрович все организовывал. Меня, как из Ленинграда сюда по распределению прислали, он и жена его Вера Дмитриевна, надо мной вроде как шефство взяли: там, если что помочь по хозяйству, или еще чего, обедаю у них.
– Из самого Ленинграда сюда прибыла?! – присвистнул Петрович. – А что, ближе-то места не нашлось? Или ты из этих мест будешь?
– Не, – мотанула головой Марина, – сама я коренная ленинградка. А сюда по распределению попала. Должна три года отработать. Вот год отработала, осталось два.
– И охота тебе в этой дыре сидеть?
– Да я уже привыкла, освоилась. Поначалу туговато, конечно, приходилось. Но Петр Петрович и Вера Дмитриевна мне очень помогли. И теперь не забывают, я до сих пор у них обедаю. И вам они взялись обед и ужин приготовить.
– Здорово, – крякнул Петрович, разминая затекшие от переноски Петьки руки, – только что же ты, всю жизнь здесь собираешься просидеть, даже если тут и хорошие люди живут? Ведь дыра дырой! Рехнуться можно: из самого Ленинграда, добровольно припереться в этакую глухомань.
– Ну, во-первых, я сюда не сама приперлась, как вы изволили выразиться, а меня сюда распределили. А во-вторых, после трех лет работы я уеду назад и поступлю в медицинский институт. У меня будет преимущество при поступлении.
– Петрович, – из импровизированной операционной выглянул уже успевший переодеться в хирургический костюм Михаил Федорович, – ты больного уже подготовил? Готов подать на стол?
– Да, шеф, заканчиваем. Пойду, проверю чего там Катюшка сотворила.
– Вот, вот иди, проверь! А разговоры разговаривать после станем, когда спасем больного.
Здание амбулатории выстроено лет десять назад из сосновых бревен с настоящей шиферной крышей являлось предметом особой гордости жителей поселка, где крыши все еще кроют по старинке – сосновым тесом. Правда, на этом все новшество и закончилось. В амбулатории – печное отопление, удобства во дворе. Дешево и сердито. Но здесь все так жили, поэтому о канализации и водопроводе можно было только мечтать. Здание, окрашенное в синий цвет и имевшее вид вытянутого прямоугольника, вмещало в себе четыре комнаты.
В одной, самой большой, располагалась приемная и медицинский архив. Последний весь умещался в одном шкафу, закрываемом на маленький навесной замочек. Помимо шкафа в приемной, она же и смотровая, располагались дощатая кушетка под коричневой клеенкой, письменный стол, пара стульев. Украшением кабинета являлся телефон – в рабочем состоянии и допотопный невысокий сейф, выкрашенный масляной краской почему-то в ярко-красный цвет. В сейфе, в большой бутыли из коричневого стекла хранился спирт, выделяемый на нужды амбулатории, гербовая печать и прошнурованные пачки больничных листов и рецептов.
Во второй комнате организовали перевязочную, там же хранились и небольшой запас инструментов, перевязочного материала и установлен сухожаровой шкаф для стерилизации. Третья комната использовалась как склад. В ней, кстати, и обнаружили операционный стол. Четвертая комната пустовала. Она открывалась очень редко. В ней жили вновь прибывшие медики, пока не получат свое жилье. И Марина там провела почти месяц, пока ее не поселили на квартиру к глухой бабе Нюре, когда от нее съехала предыдущая жиличка – учительница музыки в местной школе. Та вышла замуж и уехала с мужем. Вот в эту, четвертую комнату и поместили несчастного Петьку на заправленную солдатским одеялом железную кровать.
Из перевязочной вынесли скрипучую, крытую облезлым дерматином механическую кушетку и стулья. Разложили переносной операционный стол, подкатили к нему имевшуюся в наличии небольшую бестеневую лампу. Из прикроватных столиков устроили подставку под инструменты и портативный наркозный аппарат. К проведению операции все приготовлено.
Через полчаса Щедрый и Петрович намыли руки, дважды обработали их спиртом и надели стерильные хирургические халаты, взятые с собой запасливой Жанной. Доктор Бойко залил в наркозный аппарат фторотан и поднес маску к замершему без движения Петьке. Через три минуты Жанна протянула Петровичу корнцанг с зажатым на конце марлевым тампоном, смоченным в растворе йодопирона.
– Ну, Петрович, обрабатывай операционное поле!
Еще через пять минут она привычным движением вложила в руку хирурга играющий в свете бестеневой лампы синеватыми искрами острейший скальпель. И доктор Щедрый одним точным движением умело рассек обильно смазанную йодопироном переднюю брюшную стенку эвенка.
Операция, как в таких случаях говорят, прошла успешно. Благодаря активным действиям местного фельдшера: введение зонда в желудок и антибактериальная терапия, перитонит развивался медленно и, выпота в животе оказалось не очень много. Язва оказалась не таких больших размеров, как думали, и располагалась на передней стенке органа. Но из-за того, что она была довольно твердая, ушивать ее не стали, а просто иссекли, ромбовидно очертя края в пределах здоровых тканей и после сшили поперечно оси органа направлении.
– По методу Джадда, – со знанием дела произнес Михаил Федорович, – выкидывая в тазик иссеченную ромбиком язву.
– Кажется, эту методику нужно дополнять стволовой ваготомией, пересечь оба блуждающих нерва тотчас под диафрагмой. Или я не прав? – заглянул в операционную рану анестезиолог.
– Прав, только как он после этого жить станет, если я сейчас пересеку эти нервы. Ведь они, кроме желудка, еще и другие органы иннервируют.
– Но другие люди как-то же живут. Насколько я понимаю, после пересечения этих нервов прекращается выработка соляной кислоты в желудке и больше нет прецедента для последующего образования язвы.
– В общих чертах, – ухмыльнулся Щедрый, заканчивая накладывать второй ряд швов на рану двенадцатиперстной кишки. – На самом деле там все гораздо сложней. Осложнения после стволовой ваготомии наступают не так уж и редко. Самое распространенное – это парез желудка. Когда пища из него нормально не эвакуируется, и желудок растягивается как бурдюк. Ты бы вот хотел, чтоб тебе пересекли блуждающие нервы? – Михаил Иванович оторвался от пациента и с усмешкой посмотрел на друга.
