Он дамам к ручке не подходит;
Всё «да», да «нет», не скажет «да-с»
Иль «нет-с». Таков был общий глас
[16].
Бабушка Мила мне в этом подыгрывала. Или наоборот, вернулась в когда-то привычную жизнь.
— Вот прекрасные грибочки, сама собирала. Не побрезгуйте.
— Ну что вы. Обожаю грибочки, да под картошечку. Мы тоже пытались насобирать этой осенью и засолить; было вкусно, но с вашими никакого сравнения. Вы просто мастерица.
— Да, люблю, признаться, и собирать и готовить. Не для кого, мои-то теперь далече. Всё до меня из Санкт-Петербурга добраться не могут. Хлопоты, работа, карьеры. Суета.
Стол у нас действительно был великолепен. У соседа прикупили карасиков, их приготовили в сметане, солёные грибочки, картошечка, запечёная в печи, сметанка деревенская. Вроде ничего особенного, но как вкусно. А чай с травами лесными к пирогам и вареньям не пробовали-с?
Ночная свежесть проникала в дом вместе со звуками и запахами. Я и не пытался разобраться в этом ночном оркестре: какие-то птицы, насекомые то по очереди, то вместе стрекотали, пели, кричали, но от их ночного выступления было покойно и душа отдыхала.
— Вот смородина, легко сваренная, «пятиминутка», а это крыжовник. Вишневое здесь вот…
— Успею до утра всё перепробовать?
— Как стараться будешь…
Мы закончили пить чай. Бабушка Мила убирала со стола, отказавшись от моей помощи, а я пошёл прогуляться перед сном по ночному саду, опираясь на старый черенок от лопаты вместо трости.
Ночь прекрасна оттенками, звуками и запахами. Запахами природными, а не выбросами какого-нибудь предприятия. Цвета ночных пейзажей поражали: от плотного тёмно-синего к горизонту со всполохами, от тонкой полоски света над городом к городским фонарям и улицам в полутени и в полный мрак. Над всем этим ночные облака на разных высотах и разных оттенков, подсвечиваемые луной. Звуки пробегающего поезда: стук колёс и долгий гудок. Ещё слышен стрёкот насекомых в траве, и последние цветочные запахи перебиваются запахом влаги, прелой травы и листьев. Листва с деревьев ещё не падает, кое-где она уже подсохла по концам, но сохраняла зелень и крепость. В прошлом году зелёные листья так и вмёрзли в ветки деревьев, всю зиму звенели, как колокольчики. Осени не было тогда. Сразу пришла зима. Внезапно стал накрапывать дождик, прогоняя меня. Да я уж и сам собирался в дом, без его осеннего напоминания.
Спать под шум дождя и вдыхать запах влаги — блаженство. Я быстро уснул. Все мысли отброшены, фантазии растворились в дождевых ручьях и с ними стали напитывать землю или мчаться потоками по улочкам. Не найти, не догнать. Всё завтра…
Глава VI
Утро следующего дня. Проснулся я в прекрасном настроении. Солнца не было. На небо будто натянули марлю, где-то она была разглажена, а местами свисала, касаясь земли. На этом фоне деревья в саду выглядели декорацией к чеховскому «Вишнёвому саду». Воздух влажно-прохладный, откуда-то принесло запах сжигаемой в костре листвы. Так тихо вокруг. Нет, обманулся — трубный глас раздался со стороны железной дороги, а потом ещё, долгий и тревожный, застучали колёса.
Когда я ещё лежал в постели под одеялом, то представлял себе, что соскочу с кровати, надену джинсы, майку и в сад — сделаю лёгкую зарядку, а потом умоюсь холодной водой из висящего возле дерева рукомойника. Как это приятно… Мечтать…
Первую часть мечтаний, впрочем, я почти выполнил и прошёлся по саду, правда, не в майке, а в свитере. Умывальник «плакал» под деревом, и холодные капли срывались в некрасивого вида лужицу между кирпичами. Я принёс воду из колодца, залил её в умывальник и, засучив рукава, поднял вверх шток. Сначала было неприятно холодно, но потом привыкли и руки, и лицо. Прекрасное чувство исполнения желаний. Я был горд собой.
— Завтракать! Пойдём чай пить, — позвала меня бабушка Мила, и я с большим удовольствием пробежался до самого крыльца. Начинался новый день. — А я ведь из инквизиторов сама, — произнесла как бы между прочим бабушка Мила, стоя ко мне спиной. Я уже закончил пить чай и собирался выходить из-за стола. Не поперхнулся. Но закашлялся.
— Что-с? К чему вы это? Шутить изволите? — не понял я. С утра мы говорили о содержании чемодана и оказавшегося там двухтомника «Критической истории испанской инквизиции со времён её учреждения Фердинандом V до царствования Фердинанда VII», который был написан бывшим канонником и главным секретарём инквизиции доном Хуаном-Антонио Льоренте. Книги были изданы в Париже в 1817 году и переведены на русский; переизданы в Москве в 1936 году. Хм, актуальная была тема дня для нашей страны в 1930-х годах.
— Отнюдь. Я и сама долго не знала, а вот как-то матушка моя и рассказала, что мы по её линии были связаны с инквизицией. Потому и книга тут лежит, и дела наши отчасти с этим связаны. Прежняя-то утеряна была, а эту в память купили.
— Вот так оборот. Умеете вы удивить. Полагаю, что это ещё не всё, что мне предстоит узнать.
— Расскажу всё по порядку, а ты присядь, может, ещё чаю? Вот бараночек откушай, здешние, на сыворотке, вкусные. Там в городе таких не будет.
Сегодня о своих предках мало кто рассказать может. Спроси кого, бабушку вспомнят, дедушку, тех кого видел сам, а вот глубже копни — темнота кромешная. Ты вот о своих много ль знаешь? Вот. Ещё о тех, кто на войне последней погиб, вспоминают. Под праздник, за столом. Даже фотографии на стенку, бывает, вешают, что прадед герой. А что до него было, до революции, молчок. И ведь интереса большого не видно. Единицы по крупицам собирают какие-либо сведения о родных: фотографии, письма, родственников своих теребят: кто что услышал, кто помнит что.
У нас по-другому было заведено. Правда, папа всё молчал, рассказывал, что крестьянствовали предки, а веры были старой. Потому и гонения от властей претерпели. Вроде и не революционеры, а в тюрьмы тоже попадали. Когда об инквизиции упоминают, всегда припоминают Испанию. Там был и суд, и главный инквизитор. А в России? Здесь такого приказа не было, суд поначалу вершили сами архипастыри. Ереси-то появились на Руси вместе с христианством, а может, и раньше. И с этим боролись самым строгим образом. Но с католической инквизицией прямой связи не было, а тайные — очень может быть.
— Косвенные сведения и я припоминаю. Например, в XV веке в Новгороде архиепископом служил Геннадий Гонзов
[17]. Канонизирован в сегодняшнее время. Очень жестокий человек был. Так вот он был в восторге от испанских инквизиторов, особенно от его современника Торквемады
[18], «чёрной легенды Испании». Считают, что за время 15-летней службы Торквемады на посту инквизитора было сожжено, казнено почти 9000 человек и ещё больше подвергались пыткам. Более всего гнев Главного инквизитора распространялся на евреев и мавров. По иронии судьбы сам Торквемада был выходцем из семьи крёщеных евреев… — Я помолчал и вспомнил ещё. — Геннадий Гонзов состоял в переписке с московским митрополитом, кажется, Зосимой
[19]. Боюсь ошибиться датой, то ли 1480-й, то ли 1490-й, не помню точно, но в нём он восторгался инквизицией, дескать, «франки, в отличие от нас, крепость держат», и что ему посол царский, который через Новгород ехал, рассказывал, как в Испании избавлялись от ересей. Геннадий подробно всё записал и с митрополитом поделился.
