Я грёб справа-слева, почти не плюхая веслом, толкал лодку вперёд. Это было наслаждение физическое и психическое. Чего было больше: радости от силы мускулов или восторга от внешней красоты ночной природы? Внезапно показалась луна. Она, должно быть, только пряталась там за занавесом облаков, и вот настал её выход. Вот она вбежала на авансцену и повернулась лицом к залу. «Ах», — зал от восторга замер, а потом буря аплодисментов. «Лебединое озеро», — жаль только не слышно музыки. Но ночная лесная тишина — не тишина вовсе, это такой оркестр, только умей слышать. В нём нет фальшивых нот, мелодия созвучна тебе, а ты мелодии: ты в ней и ведёшь свою партию — стук сердца, стон из груди вместе с выдохом и шёпотом, плеск воды от весла — звон тарелок. Лунная дорожка, как нотный стан. Я будто впал в транс: плыл, плыл, плыл… Занавес. Зал встал.
Луна опять ушла в облака, спектакль закончился: куда плыть в кромешной тьме, когда берег сливается с рекой? Я причалил к берегу, вытащил из воды байдарку и только тогда, поприседав, размяв затёкшую спину, ноги, почувствовал, как я устал. Вдруг всплыла в памяти картинка расставания с матушкой Верой, она уходила, прямо как Нишанская шаманка:
Своё камланье прекратив,
Она ушла, оставив духам
Решать самим…
Я уже ночевал на берегу Тары раза два или три, когда с товарищем плыл от одного лагеря археологов к другому. Было это летом в июле 1991-го, когда мы с моим старшим товарищем по Клубу любителей истории, Борисом Ивановичем Кунаев-ским, отправились в байдарочный поход по Таре. Идея была такая — два дня побыть в верхнем лагере у археологов, он был выше по реке районного центра Муромцево, потом на байдарке спуститься к Иртышу, а оттуда — автобусом или катером в Омск вернуться.
Байдарку я тащил сам. Борис Иванович шёл налегке: «Тяжело, не выдержу». Доехали мы быстро. В Муромцево повстречали знакомых. Юра Жарков, мой однокурсник, был с пионерами и твёрдо сказал: «Идти нужно пешком». Дескать, до лагеря всего-то 8 км или чуть больше. Мы вначале хотели на местный автобус сесть, но за компанию пошли пешком. Я с байдаркой и Борис Иванович с двумя рюкзаками. Мой рюкзак килограмм пять-шесть весил.
Вначале Юра Жарков шёл с пионерами впереди, мы еле успевали за ними, потом они выдохлись, и мы обогнали их. Они отставали, отставали, а потом остановили автобус и помахали нам рукой. Я тогда сильно разозлился на Юру. Но таков Жарков. Он трудных путей никогда не выбирал. Нам же ничего не оставалось, как продолжить идти пешком, и мы быстро дошли. Свернули к раскопу. Нас узнали. Дружно приветствовали.
Как и планировали, пробыли в лагере два дня. В лагере было людно и прохладно из-за дождя. На низком правом берегу стоял палаточный лагерь, горел костёр, а с высокого правого иногда орали пьяненькие татары из близлежащего села. Они думали, что археологи вскрывают старое кладбище. Проверять они не проверяли и в лагерь не заходили, во всём доверяя слухам.
Через два дня мы собрали вещи и попрощались с гостеприимным верхним лагерем, с его начальником Борисом Мельниковым и студентами. В 9 часов мы вышли на байдарке из лагеря. В 12 часов были в Муромцево. Я сходил в магазин за хлебом, купил 12 медовых коржей за 17 рублей, набрали воды.
Продолжили гонку до 15:00. Если от деревни Черталы Тара петляла так, что нам казалось, будто мы стоим на одном месте или назад возвращаемся, то после Муромцево река стала попрямей. Борис Иванович увидел корабли и ожил. Он говорил, что ожидал увидеть таёжные завалы, а тут ровная и даже судоходная река. Мы пообедали кашей с тушёнкой, запили чаем со смородиной. По берегам Тары стояли речные знаки, указывающие километраж и повороты. Примерно мы знали скорость.
Часов в восемь вечера подошли к Бергамаку, где стоял другой археологический лагерь — Сергея Тихонова. Еле приметили его в сосновом лесу. Лагерь у Тихонова — не чета мельниковскому. У Мельникова лагерь либерального типа, там воля, а у Тихонова полувоенный, не хватало только грибка с часовым, а так всё к месту, порядок, ничего лишнего. От Тихонова помчались дальше.
Следующая остановка в Окунёво у Матющенко. Здесь нам предложили остаться, время-то было ближе к 23:00. Но рядом с этим лагерем ещё остановились туристы-байдарочники, которые шли из Муромцево в г. Тару. Студенты, туристы — в лагере стоял шум, и народу было, как в центре города в час пик. Мы поблагодарили за приглашение и откланялись. Борис Иванович сел в байдарку подавленным: «А жена считала тебя серьёзным человеком. Ошибалась. И вот два идиота, от жилья, от костра, от жратвы вышли из порта в ночь непроглядную… Куда-а-а?!»
Мы шли недолго, до тех пор пока Борис Иванович не заявил, что он перестал отличать реку от берега — они слились. А мы всё скользили, скользили… Было тепло, дул лёгкий прохладный ветер, и мы были здесь свободны от общества, его правил… Признаться, не люблю скученности и суеты больших лагерей. В них природа отступает на задний план, её перестают замечать, выстраивая по шаблону городскую жизнь. Но ради единения с ней, с природой, мы были здесь.
Шли ещё около часа. Выбрали место для ночлега и пристали. Незнакомый берег. Здесь я ещё не бывал. В кромешной темноте вытащили на берег байдарку. Я ушёл осматриваться. Берег был высок, и нужно было найти удобное место, чтобы подняться. Мне не хотелось огорчать Бориса Ивановича, хотелось, чтобы ночлег был спокойным. Наконец я нашёл чудесное место. Тут старое кострище, но чисто вокруг. Рядом дрова, сухо, удобно подниматься. Мы перенесли вещи, вытащили подальше на берег байдарку, прикрыли её кустами. Борис Иванович разжёг костёр, я сходил за дровами. Устал мой товарищ. Ему не хватило сил рубить дрова, сдал он сильно. Хотя поход так себе, прогулка. В этот день мы прошли километров 70.
Ужин. Пили кипяток со смородиновым листом, ели медовые пряники. Кушал в основном Борис Иванович, я пил чай. Потом, подстелив чехлы от лодки и укрывшись одеялом, лёг у костра. Ночь прошла чудесно, если не считать, что в 100 метрах останавливались две машины, освещая нас фарами. Постояли, а потом уехали. Более нас никто не потревожил. Может показаться, чего бояться сегодня-то? Ан нет, места тут лихие, если пристукнут, двух искателей приключений не скоро хватились бы. Сибирь.
Утром, чуть солнце встало, я поднялся. Не сказать, чтобы чудесно отдохнул, но было куда лучше, чем могло быть, если бы шёл дождь, стояли облаком комары. Разожгли костёр, выпили чаю. Я смешал малину, крапиву и корень лопуха. Вышли по холоду. Слева и справа похожие берега, унылые пейзажи, грустный вид деревень… Ни кустика, грязь, тёмные избы, чумазые дети, равнодушно глядящие на нас. На всём печать нищеты, убожества: на падающих заборах, на старых избах, не помнящих ремонта, на пыльных дорогах, на животных, на людях… Мы старались быстро проплыть мимо. Как можно быстрее отсюда, как будто стыдились этой нищеты. Так богатые родственники стыдятся своих дальних бедных.
Плыть с Борисом Ивановичем — одно удовольствие. Он не унывает, хотя я видел, что ему трудно. После каждой отметки-столба, отмечающего километр, мы отдыхаем минут пять, пьём воду, доедаем пряники. Поскольку картина берегов однообразна, то всё внимание сосредотачиваем на вешках — ивовых палках, обозначающих фарватер, да на столбах с обозначением расстояния. Борис Иванович ещё указывал мне, куда править, чтобы быть в струе. Всё было спокойно, изредка мы перебрасывались словами, Борис Иванович пробовал читать стихи, петь, но это ему быстро надоедало. Когда до Иртыша оставалось километров 30, он предложил пройти 15 км, чтобы потом быть спокойными; если впереди будут трудности, после обеда грести тяжело, то 15 км часа за три догребём.
