Повернулся. Хотел что-то сказать. Не смог. Упал. Встать силился, да не мог уж. Смотрел только на знахарку, будто говорил что-то, руку с трудом приподнял и замер…
Он медленно стал превращаться в кучку угля. Уголь лежал большими и маленькими чёрными блестящими кусками прямо на тканой дорожке у окна.
— Тепла в тебе не было… Вот как оказалось-то.
Повздыхав, женщина потащилась в сарай за лопатой и колуном. Она с трудом крошила большие куски угля и относила в ведре в сарай.
— Ну вот, дом протоплю хоть, а то ведь за хворостом в лес собиралась. Теперь надолго хватит.
В комнату вошла внучка.
— Что это? Откуда? Опять? Не стыдно?
— А что я? Уголёк это. Ты небось не принесёшь. Помогла бы лучше. Устала я.
Девочка веником смела угольную пыль, а потом вынесла дорожку на улицу и вытряхнула на белый снег остатки. И был снег чёрен.
Топилась печь, тепло, уютно в доме. Варился обед. Горячий обед. Знахарка отлила варева, чем питаются простые люди, в горшочек, обвязала его тёплым платком. Хлебушка взяла. Накинула старенькую шубейку, ноги в валенки обула и, охая, поплелась по снежным ещё нехоженым улочкам деревеньки.
Она нашла дом того старика и накормила его. Он ел, ничего не понимая, за что, почему его кормят. Она же ничего не объясняла.
Он умер. Наверное, через месяц после этого. Сам. То ли от старости, то ли от болезни какой-то. Никто не знал, да и не интересовались особенно люди-то. Умер и умер. Больница была только в городе, да и не вызвать врача. Зимой ни одна машина не пройдёт. Был в деревне ещё священник. Но он только покачал головой от вида нищеты, в которой жил старик. Отпел его. Так, задаром, взять было нечего.
Утром женщина выносила золу. Ветер раздувал ещё не совсем погасшие угольки. Над ними, как нимбы, сияли желтые, синие язычки угасавшего пламени.
Когда угольки упали в снег, поднялось белое облачко. Оно чуть задержалось у земли, будто прощалось с кем-то, и понеслось вверх к облакам, как отставшая от стаи птица.
Воронёнок
Вдоль дороги и от неё в глубину тянулась полоса тополиной рощи. Сажали эти тополя давно, чтобы защищали они дорогу от снегов и ветров степных. Чистили вначале, подсаживали вместо погибших деревьев новые молодые, а как поднялась роща, позабыли тропинки туда. А тополя разрослись, в небо упёрлись верхушками.
Поселилась там когда-то пара ворон. Птица семейная, но хитрая и коварная. Вначале в роще этой птах разных хватало: воробьишки, сороки залетали, вили гнёзда, птенцов выводили, и все уживались. Но воронья семья росла, и молодые птицы никуда не улетали, они селились на соседних деревьях, образовывали новые семьи, и опять вырастали птенцы, которые селились на других деревьях…
Наступило время, когда вся роща заполнилась вороньим родом. Вели они себя по-хозяйски, часто устраивали ссоры между собой, а уж с другими соседями вели себя очень дерзко и враждебно.
Набрасывались всей стаей на бедненьких воробьишек, сорок и других птиц. Крушили их гнёзда, прижимали бедных птичек к земле и долбили мощными клювами. Оставшиеся в живых птицы перебрались в соседние рощи, а вороны обратили свои взгляды на тех, кто бегает по земле.
В роще тополиной немногие селились: прокорму-то мало. Лист тополиный невкусен, трав, ягоды, кустарников — чуть-чуть. Находили там грибочки, но самую малость, и корзинки не наберётся.
Ну забегали в рощицу зайчишки изредка, передохнуть от зноя летнего или спрятаться от дождя, мыши-полёвки кормились немножко…
Воронам эти «квартиранты» очень не нравились, а уж когда расправились они со всеми летающими соседями, стали клювами водить в сторону бегающих по земле.
Первого же зайчишку они атаковали на подходе к роще, да так неожиданно, что бедняга растерялся и не смог скрыться от злющих птиц. Волна за волной накатывалась на него до тех пор, пока оставалась в нём хоть искорка жизни. Склевали они его.
После этого случая стали вороны активнее охотиться, и это им хорошо удавалось. Однажды они заметили лису, которая бежала рядом с рощей по каким-то своим делам. Чёрное облако взвилось над верхушками тополей, облетело рощицу и обрушилось было на лису. Но лиса, предчувствуя беду, пустилась бежать, и не успели вороны её атаковать, как она спряталась в камышах, что росли у маленького озерца.
С той поры к роще мало кто подходил. Даже люди, по осени бродящие в поисках грибов, сторонились этого «чёрного царства», о существовании которого можно было бы догадаться за километр по характерному вороньему гомону и хлопанью крыльев, когда несколько сот птиц одновременно срывались с веток тополей в небо.
Жили вороны, несмотря на презрительное название «чёрное царство», обычной птичьей жизнью. Боялись птиц более крупных, особенно из хищных: ястребов, орлов, которые редко, но залетали в эти края. Тогда они поднимались всей стаей, чтобы защитить свои гнёзда.
Нападали они на животных не столько из-за своей безудержной храбрости или неуживчивости, сколько из-за той же причины — защитить свои гнёзда, своё потомство.
Но бывало и по-другому, когда сами вороны становились добычей. То под машину проезжающую попадут, то, копаясь в земле, проворонят какого-нибудь хищника: лисицу или кошку. Каркает, каркает вот такая и накаркает себе беду.
Издалека все жители этого царства были похожи друг на друга, но это только на первый взгляд. На самом деле они отличались и по виду, и по характеру.
Одни выглядели более упитанными, глаже других. Они реже орали, всё больше крутили головами, где бы что стащить, принести к себе в гнездо. Гнёзда строили не где придётся, а в местах, где ветер потише и солнца побольше.
Другие были поголосистее, правда, пёрышки у них были всегда порастрёпанней и вид скандально-худощавый. Жили они не такой сытой жизнью, как первые, зато поинтереснее: встревали во все ссоры, любили стайные полёты, когда, как по команде, поднималась вся воронья стая над верхушками тополей, разворачивалась боевым порядком и с криками «Ка-арр!» неслась по небу грозной силой. Дух захватывало у них от этого зрелища, в горле — ком, на глазах — слезы. Наша сила!
И как в любом обществе: птиц ли, животных ли, людей, в вороньей стае попадались «белые» вороны.
Наш воронёнок имел окрас обычный, чёрный, может, слегка лишь отличающийся оттенком сине-чёрного от других, но был он не от мира сего, что ли. Хилый, слабый на крыло, без нахального блеска в глазах. Поначалу он вовсю старался не отстать от братьев-сестёр. Сидел в гнезде, пищал и пытался перехватить пищу у других, но у него это получалось хуже.
Все следили за полётами родителей, чтобы успеть захватить кусочек чего-нибудь съедобного и отправить в свой постоянно требующий желудок, а воронёнок смотрел на облака и оставался часто голодным. Оттого его братья-сёстры росли и крепли быстрее, а он оставался хиленьким и слабеньким.
