Когда лигуриец кавалерийской походкой проковылял к шатру, Квинт Серторий уставился на него не без любопытства. Парень так себе – разве что собственная мамаша, возможно, сочла бы его красавчиком. Зато панцирь надраен, так и горит. Обувь для верховой езды украшена парой сверкающих шпор, кожаные наколенники чисты. От него, конечно, попахивало конюшней – так ведь на то и конник. От них от всех пахло лошадьми и навозом, этот запах впитался в ауксилариев – сколько ни принимай ванну, как часто ни стирай одежду.
Они посмотрели друг другу в глаза – и то, что они увидели, понравилось им.
«Ни наград, ни знаков отличия, – отметил Квинт Серторий. – Но ведь кавалерия еще и не участвовала ни в одной операции».
«Молод для своей работы, – подумал Публий Вагенний, – зато солдат ладный, настоящий римский пехотинец… Наверняка ничего не понимает в лошадях».
– Публий Вагенний, Лигурийский кавалерийский эскадрон, – доложил проситель. – Хотел бы видеть Гая Мария.
– Чин? – спросил Квинт Серторий.
– Рядовой кавалерии.
– По какому делу?
– По частному.
– Полководец, – мягко начал Квинт Серторий, – не принимает рядовых, да еще из вспомогательного эскадрона, да еще явившихся без вызова. Где твой трибун, рядовой?
– Он не знает, что я здесь, – упрямо заявил Публий Вагенний. – Я по частному делу.
– Гай Марий – человек очень занятой.
Публий Вагенний облокотился на стол и обдал Сертория едким чесночным духом:
– Послушай меня, юный трибун. Просто доложи Гаю Марию, что у меня к нему очень выгодное предложение. Но говорить я буду только с ним. Это все.
Глядя в сторону, чтобы удержаться от смеха, Квинт Серторий встал:
– Подожди здесь, рядовой.
Внутри палатка была перегорожена надвое кожаной занавеской. Одна часть служила Марию жилищем, а вторая – штабом. Штаб был просторней личных покоев. Там помещались складные стулья, горы карт, кое-какие макеты осадных конструкций, которые разрабатывались для штурма, стеллажи для документов.
Гай Марий сидел на курульном стуле из слоновой кости у большого складного стола. Авл Манлий, его легат, расположился по другую сторону, Луций Корнелий Сулла занимал место между ними. Они были заняты утомительным и ненавистным для них делом, достойным бюрократов, но не воинов: просматривали счета. За маловажностью занятия обходились без секретарей и писцов.
– Гай Марий, прошу прощения, что прерываю… – неуверенно начал Серторий.
Что-то в его тоне заставило всех троих поднять головы и пристально посмотреть на дежурного трибуна.
– Считай, что прощен, Квинт Серторий. Что случилось? – спросил Марий, улыбаясь.
– Наверное, я напрасно вас отвлекаю… Но здесь, у входа, один лигурийский конник, который упорствует в желании увидеть Гая Мария. Зачем – не сообщает.
– Рядовой, лигуриец… – повторил Марий задумчиво. – А что говорит его трибун?
– Он не поставил в известность трибуна.
– О, так это секрет? И почему же я должен его принять, Квинт Серторий?
Серторий ухмыльнулся:
– Знал бы я почему… Говорю честно – понятия не имею. Но что-то подсказывает мне, что тебе стоит выслушать его, Гай Марий.
Марий отложил документы:
– Пусть войдет.
Вид начальства ничуть не смутил Публия Вагенния.
– Вот это и есть Публий Вагенний, – доложил Серторий, готовясь снова уйти.
– Останься, Квинт Серторий, – велел Марий. – Итак, Публий Вагенний, что у тебя ко мне за дело?
– Много чего разного, – ответствовал Публий Вагенний.
– Ну так давай, выкладывай.
– Сейчас-сейчас. Вот только решу, что лучше: сразу выложить все, что знаю, или предложить сделку.
– А первое связано со вторым? – полюбопытствовал Авл Манлий.
– Еще как!
– Тогда начни сразу с конца, – посоветовал Марий. – Я не люблю окольных разговоров.
– Улитки! – выпалил Публий Вагенний.
Все четверо посмотрели на него, но ничего не сказали. Солдат продолжал:
– Я знаю, где добыть улиток. Самых больших и самых сочных. Вы таких и не видывали!
– Так вот почему от тебя несет чесноком, – произнес Сулла.
– Кто же ест улиток без чеснока! – удивился Вагенний.
– Хочешь, чтобы мы помогли их собрать? – насмешливо поинтересовался Марий.
– Я хочу получить концессию, – пояснил Вагенний. – И чтобы меня свели в Риме с нужными людьми, которые заинтересуются поставками улиток.
– Вот оно что! – Марий посмотрел на Манлия, Суллу, Сертория. Никто из них не улыбался. – Хорошо, считай, что получил свою концессию. А где же сделка? Что ты дашь мне взамен?
– Я нашел путь на гору.
Сулла выпрямился.
– Ты нашел путь на гору? – медленно повторил Марий.
– Ага.
Марий встал из-за стола:
– Покажи.
Публий Вагенний уклонился:
– Покажу потом обязательно. Но не раньше, чем мы окончательно разберемся с улитками.
– Они что, не могут подождать? Расползутся? – Глаза Суллы зловеще засверкали.
– Нет, Луций Корнелий, подождать они не могут, – отрезал Публий Вагенний, мимоходом показав, что знает все начальство по именам. – Путь на вершину горы лежит прямо через мою плантацию улиток. Она моя! К тому же там лучшие в мире улитки. Вот… – Он развязал свою сумку, осторожно извлек раковину восьми дюймов длиной и положил на стол перед Марием.
Римские военачальники в полной тишине пристально смотрели на раковину. Попав на прохладную и скользкую поверхность стола, улитка, проголодавшаяся во время тряского путешествия в суме, обрадовалась отдыху. Студенистая масса выступила из-под раковины, сзади вытянулся мясистый хвост, спереди показалась тупоконечная голова, расправились рожки.
– Вот это улитка! – поразился Гай Марий.
– Да уж! – согласился Квинт Серторий.
– Мы бы могли накормить такими целую армию, – сказал Сулла, который и за столом оставался консерватором, и улиток любил не больше, чем грибы.
– Вот о чем я и толкую! – вскричал Публий Вагенний. – Я не хочу, чтобы эти жадные mentulae, – (его слушатели так и подскочили от неожиданности), – порастащили моих улиточек! Там их, конечно, много, но пятьсот алчных чавок сожрут всех, счавкают их до единой! А я хочу перенести их поближе к Риму и выращивать там. Не позволю, чтобы мою плантацию затоптали! Хочу концессию! Хочу спасти моих слизнячков от этих армейских прожорливых потаскух!
– Да уж, точно, армия полна прожорливых потаскух, – серьезно согласился Марий.
