«Почему?» – спросила моя сестра Рутилия.
«Потому что она полагает, будто может командовать мной», – сказала Аврелия.
В третий раз вернулись родители и купили еще одну девушку. Все три, замечу, были гречанки, все три высокообразованные и музыкально одаренные. Но Аврелии не понравилась и третья.
«Почему?» – спросила моя сестра Рутилия.
«Потому что она не успела прийти в дом, как уже строит глазки нашему управляющему», – был ответ Аврелии.
«Ну ладно, иди и сама приведи себе служанку!» – в сердцах сказала моя сестра Рутилия.
Когда Аврелия привела домой свою находку, вся семья пришла в ужас. Этакая шестнадцатилетняя девица родом из галлов-арвернов, долговязая, с круглым розовым лицом и носом пуговкой, блеклыми голубыми глазами, коротко обкромсанными волосами (они были проданы на парик, когда ее предыдущий хозяин нуждался в деньгах), с безобразными руками и ногами. «Это Кардикса», – объявила Аврелия.
Меня всегда интересует подноготная тех, кого мы приводим в дом в качестве рабов. Удивительное дело: мы тратим гораздо больше времени на обсуждение обеденного меню, чем на выбор людей, которым доверяем свою одежду, самих себя, своих детей и даже свою репутацию! Поразило же меня, что моя тринадцатилетняя племянница Аврелия выбрала эту страшилу, руководствуясь совершенно правильными критериями. Ей была нужна служанка верная и трудолюбивая, а не такая, чтобы хорошо выглядела, обладала чистым греческим произношением и могла болтать без умолку.
Мне захотелось побольше разузнать про эту Кардиксу. Тем более что это не составило особого труда: я просто расспросил Аврелию, а та уже успела узнать всю историю этой девушки. Кардиксу вместе с ее матерью продали в неволю, когда ей было четыре года. Это случилось после того, как Гней Домиций Агенобарб завоевал земли арвернов и разорил всю Заальпийскую Галлию. Вскоре после того, как обеих привезли в Рим, мать умерла. Девочка прислуживала в домах – носила туда-сюда ночные горшки, подушки и пуфики. Ее продавали несколько раз. Особенно неохотно ее держали в семьях после того, как она потеряла детскую миловидность и начала превращаться в тот самый нескладный чертополох, который я только что описал. Один хозяин домогался ее, восьмилетнюю. Другой – порол девочку всякий раз, когда его жена на нее жаловалась. Зато третий научил ее читать и писать, обучая грамоте вместе со своей дочерью.
«Итак, ты решила привести это убогое создание в свой дом из жалости?» – спросил я Аврелию.
Нет, не зря я люблю племянницу больше, чем собственную дочь! Мое замечание ей не понравилось. Она отпрянула от меня и сказала: «Вовсе нет! Жалость достойна восхищения, дядя Публий, – так нам говорят поэты и наши родители. Но я считаю, что жалость – слабоватый критерий при выборе служанки. Если жизнь Кардиксы была тяжела – в том нет моей вины. И не обязана я исправлять то, что сделали другие. Я выбрала Кардиксу потому, что уверена: она покажет себя верной, работящей, послушной и добронравной. Красивый футляр – еще не гарантия, что книгу, которая в нем содержится, стоит читать».
Как же ее не любить после этого, Гай Марий?! Тринадцать лет ей было тогда! Здравый смысл у моей племянницы, завидный здравый смысл. Много ли ты знаешь женщин с таким удивительным даром? Все эти молодые люди хотят жениться на ней из-за ее красивой внешности и ради немалого приданого. А я бы отдал ее за того, кому понравится ее здравый смысл.
Отложив письмо, Гай Марий взял стило и положил перед собой лист. Без колебаний вывел начало ответного письма:
Вперед же, Публий Рутилий! Гнею Маллию Максиму нужен в пару сильный консул – именно такой, как ты. Что касается твоей племянницы – почему бы не позволить ей самой выбрать себе мужа? По-моему, со служанкой у нее это получилось. Хотя я, честно говоря, не понимаю из-за чего весь сыр-бор.
Луций Корнелий говорит, что стал отцом, но известие он получил не от Юлиллы, а от Гая Юлия. Не сделаешь ли ты мне одолжение, приглядев за этой молодой особой? Ибо я не думаю, что у Юлиллы столько же здравого смысла, как у твоей племянницы. А больше попросить мне некого.
Спасибо, что известил о болезни Гая Юлия.
Надеюсь, это письмо ты получишь уже будучи новым консулом. Прощай.
Год шестой
(105 г. до н. э.)
Консульство Публия Рутилия Руфа и Гнея Маллия Максима
Югурта еще не стал изгнанником в собственной стране, хотя, кажется, именно к этому дело и шло: наиболее плотно населенные восточные части Нумидии беспрекословно признали владычество римлян. Столица Нумидии, город Цирта, располагалась в самом центре страны, и Марий решил, что благоразумнее остаться на зиму там, а не в Утике. Жители Цирты никогда не проявляли особой любви к своему драчливому царю. Но Марий знал, что побежденный и униженный Югурта может, как это ни парадоксально, снискать симпатии своих подданных. Сулла уехал, чтобы из Утики управлять римской провинцией Африка, а Авл Манлий оставил службу и получил разрешение вернуться домой. Манлий забрал с собой в Рим обоих сыновей Гая Юлия Цезаря. Они не хотели покидать Африку, но письмо Рутилия встревожило Мария, и он почувствовал, что будет разумнее вернуть Цезарю его сыновей.
В январе нового года владыка Мавретании Бокх наконец решился. Несмотря на кровные и брачные узы, связывавшие его с Югуртой, он изъявил готовность присоединиться к Риму, если Рим снизойдет до этого. Бокх поехал из Иола в Икозий, где двумя месяцами раньше беседовал с Суллой и хворающим Манлием, и оттуда отправил небольшое посольство – договориться с самим Гаем Марием.
К несчастью, он никак не ожидал, что Марий на зиму покинет Утику. Посланники Бокха отправились именно туда, пройдя севернее Цирты, – и таким образом разминулись с Гаем Марием.
Посольство состояло из пяти знатных и достойных доверия человек. В их числе находились младший брат царя Богуд и один из его сыновей. Но воинов для охраны этих посланников Бокх не дал. В этом был определенный смысл. Не желая портить отношений с Марием, Бокх опасался демонстрировать какую-либо военную силу. От послов требовалось только одно – не попасть в лапы к Югурте.
В результате посольство царя Мавретании выглядело группой преуспевающих торговцев, едущих домой с недурной прибылью от успешной сезонной торговли. Подобная группа, естественно, не могла не привлечь самого пристального внимания разбойников, которые бесчинствовали по всей стране, пользуясь бессилием нумидийского царя. За рекой Убус, к югу от Гиппона-Регия, на посольство было совершено разбойное нападение. Послов и даже рабов и слуг раздели почти догола.
Лучшие головы из числа римлян в Африке состояли при Марии, так что Сулле достались куда менее сообразительные помощники. Поэтому он взял за правило самолично интересоваться всем, что происходит у ворот правительственного дворца. И вот по счастливой случайности Сулла увидел толпу путников-оборванцев, безуспешно пытающихся пройти мимо тупоголовой охраны.
