Аврелия пожала плечами:
– Надеюсь, вы выберете кого-нибудь, кто придется мне по душе.
– Мы тоже на это надеемся, – заверил ее Котта.
– А кто тебе не по душе? – полюбопытствовала Рутилия.
– Например, Гней Домиций Агенобарб Младший, – не колеблясь ответила Аврелия.
Котта счел, что она права.
– А еще кто? – спросил он.
– Марк Эмилий Скавр Младший.
– Ах, как жаль! – воскликнула Рутилия. – А мне кажется, он очень мил.
– Это правда, он мил, – согласилась Аврелия. – Но робок.
Котта даже не попытался скрыть усмешку:
– Аврелия, чем тебе плох робкий муж? Ведь ты могла бы командовать им!
– Хорошая жена не заправляет в доме, как центурион.
– Ладно, со Скавром покончено. Аврелия свое слово сказала. Есть еще нежелательные кандидатуры?
– Луций Лициний.
– А этот почему?
Она поджала губы:
– Толстый.
– Некрасивый, да?
– Это указывает на отсутствие самодисциплины, отец.
Иногда Аврелия называла Котту отцом, иногда – дядей, но всегда к месту. Когда во время беседы видно было, что он выступает в роли отца, она обращалась к нему как к отцу.
– Ты права, так оно и есть, – признал Котта.
Рутилия попробовала зайти с другой стороны:
– А кого ты бы предпочла?
– Честное слово, мама, у меня никого на примете нет. Я буду вполне счастлива, если выбор сделаете вы с отцом.
– Чего же ты ждешь от брака? – спросил Котта.
– Мужа, подходящего мне по положению, любящего… и нескольких прекрасных детей.
– Детский ответ! – разочарованно заметил Котта. – Будь взрослее, Аврелия.
Рутилия весело взглянула на мужа:
– Скажи же ей, Марк Аврелий, скажи!
Котта откашлялся:
– Хорошо, Аврелия. Ты ставишь нас в трудное положение. На сегодня я имею тридцать семь официальных просьб о твоей руке. Ни одного из твоих поклонников, преисполненных надежд, нельзя с ходу отвергнуть как совершенно недостойных. Некоторые из них занимают положение гораздо выше нашего, некоторые намного богаче нас, а иные опережают нас и в том и в другом. Понимаешь ли ты, в чем заключается трудность? Выбрав тебе мужа – одного из многих, – мы превратим отвергнутых в злостных своих недругов. Нам с матерью нет дела до них, но твоим братьям эти враги могут значительно осложнить жизнь – впоследствии. Я уверен, это ты понимаешь.
– Понимаю, отец, – серьезно сказала Аврелия.
– К счастью, твой дядя Публий нашел единственно возможный выход. Ты сама выберешь себе мужа, дочь моя.
На миг она потеряла самообладание:
– Я?
– Ты.
Она прижала ладони к вспыхнувшим щекам:
– Но это же… это же не по-римски!
– Согласен. В Риме так не принято. А чем ты смущена, Аврелия? Боишься, что не сможешь принять решение? – спросила Рутилия.
– Нет, не в этом дело, – сказала Аврелия. Краска схлынула с ее лица. – Просто это… Ну ладно. – Она встала. – Я могу идти?
– Да, конечно.
У дверей она обернулась, чтобы поклониться Котте и Рутилии. Видно было, что девушка находится в сильном замешательстве.
– Как долго я смогу размышлять?
– Ну, торопиться некуда, – успокаивающе сказал Котта. – В конце января тебе исполнится восемнадцать. До твоего совершеннолетия не может идти никакого разговора о браке. Как видишь, время еще есть.
– Спасибо, – произнесла она и вышла.
Ее собственная маленькая комната выходила в атрий и потому была без окон. Из предосторожности семья не позволяла единственной дочери спать в каком-либо другом, менее защищенном месте. Впрочем, ей, единственной девочке, многое позволялось, и она могла бы вырасти весьма испорченной, будь в ней к тому хоть малейший задаток. К счастью, этого не случилось. В семье бытовало убеждение, что Аврелию ничем не испортишь. В ней не было ни капли жадности или зависти, которые могли бы подтолкнуть ее на скользкую дорожку.
Родители чувствовали, что их единственной дочери нужен собственный укромный уголок, порога которого не переступает юноша. Тогда из темной кубикулы ее переселили в небольшую, но очень светлую комнату с отдельным выходом в сад перистиля. Здесь она и обитала со своей служанкой Кардиксой. Когда Аврелия выйдет замуж, верная служанка вместе с ней уйдет в дом мужа.
Кардиксе достаточно было мельком взглянуть на лицо вошедшей Аврелии, чтобы понять: произошло нечто важное. Но она промолчала. Да и не надеялась она, что хозяйка поделится с нею новостью. Отношения между госпожой и служанкой были добрыми, но не настолько доверительными и уж тем более не фамильярными. Поняв, что Аврелии требуется побыть в одиночестве, Кардикса незаметно вышла.
Комната отражала вкусы своей владелицы: вдоль стен тянулись полки с книжными свитками, на столе лежали отточенные грифели, восковые таблички и костяные стилосы для письма, спрессованные плитки сепии ожидали, когда их, растворив в воде, превратят в чернила; чернильница с крышкой; полная коробка великолепного песка для присыпания только что написанного, абак.
В одном углу стоял настоящий ткацкий станок. Стена за ним была увешана полотнищами шерстяной ткани разной плотности и цвета: красные и пурпурные, голубые и зеленые, розовые и кремовые, желтые и оранжевые – Аврелия сама ткала их, сама подбирала изысканные оттенки для своих одежд. На станке же обычно лежала тонкая огненно-красная ткань из тончайшей шерстяной пряжи – покрывало, заранее приготовленное ко дню свадьбы. Шафрановая ткань для платья невесты ждала своего часа. Считалось дурной приметой начинать кроить и шить платье до того, как будет полностью оформлен брачный договор.
Имея талант к работе по дереву, Кардикса уже наполовину закончила резные украшения для дверной ширмы. Изготовлены они были из редкостных африканских пород. Кусочки полированного камня – сарда, яшмы, сердолика и оникса, – из которых она намеревалась выложить на ширме листья и цветы, были бережно завернуты и сложены внутри резной деревянной шкатулки – одного из ранних образцов ее искусства.
Аврелия закрыла ставни, но решетки оставила открытыми, чтобы свежий воздух проникал в комнату. Ей никого не хотелось видеть – ни служанку, ни младших братьев. Смущенная и озабоченная, она уселась за стол, положила руки на столешницу и глубоко задумалась.
Как бы поступила на ее месте Корнелия, мать Гракхов?
Она была для Аврелии высшим образцом. Как бы поступила Корнелия, мать Гракхов? Что подумала бы Корнелия, мать Гракхов? Так она ежечасно обращалась к своему идеалу. Корнелия была идолом Аврелии, эталоном, по которому девушка сверяла свои поступки.
