Самой важной в Аравсионе персоной оказался местный галл по имени Марк Антоний Меминий. Марк Антоний пожаловал ему гражданство за службу в армии Гнея Домиция Агенобарба семнадцать лет назад. Возвысившись таким образом и при содействии семьи Антониев получив прибыльные концессии на торговлю между Заальпийской Галлией и Римской Италией, Марк Антоний Меминий весьма преуспевал.
Будучи главой магистратуры города, он пытался уговорить людей не покидать дома по крайней мере до тех пор, пока не будет ясно, как закончится битва. Уговоры оказались тщетными, но сам он тем не менее решил остаться, благоразумно отправив из города детей под присмотром учителя, закопав золото и задвинув вход в винный погреб большой каменной плитой. Жена его заявила, что предпочитает остаться с ним. Таким образом, они – вместе с горсткой преданных слуг – слушали страшную музыку битвы, доносившуюся из лагеря Маллия Максима до города.
Никто не появлялся – ни римляне, ни германцы. Меминий послал одного из рабов узнать, что произошло. Новости повергли его в шок. Принесли эти новости первые спасшиеся римляне, укрывшиеся в городе. Это были Гней Маллий Максим и кучка его помощников, которые скорее напоминали безразличный ко всему скот, идущий на ритуальное заклание, а не высших римских военачальников. Сын Метелла Нумидийского гнал это стадо, как злая пастушеская собачонка. Меминий с женой вышли, чтобы провести гостей на виллу, накормили их и попытались получить более-менее внятные сведения о том, что стряслось. Но – тщетно. Единственный из них, кто что-то соображал, был Метелл Свиненок, но он так сильно заикался, что не смог связать и двух слов, а Меминий с женой не знали не только греческого, но и в латыни не продвинулись дальше азов. Понять возбужденные речи заики было им уже не под силу.
Основная масса воинов притащилась в Аравсион в течение следующих двух дней, но это были лишь жалкие остатки армии – без командиров. Один центурион говорил, что на западном берегу реки осталось несколько тысяч живых, не знающих, что делать. Цепион приехал последним, вместе с сыном, которого встретил по пути в Аравсион. Когда Цепион узнал, что Маллий Максим нашел приют в доме Меминия, то отказался остаться там и решил ехать с сыном дальше – в Рим. Меминий дал ему две повозки с возницами и запас еды.
Подавленный смертью сыновей, Маллий Максим в течение трех дней не был способен узнать что-либо о судьбе шести сенаторов. Меминий же ничего о них не знал. Когда Маллий Максим потребовал послать на розыски, Меминий замялся, боясь, что германцы все еще остаются на поле боя. Его больше беспокоило, как ему, жене и усталым гостям вовремя сбежать в случае новой опасности.
Таково было положение дел, когда толмач въехал в город и обнаружил Меминия. Меминий понимал, что этот человек привез важные новости. Но к несчастью, они не могли понять друг друга и Меминий не догадался провести толмача к Маллию Максиму. Он дал толмачу приют и велел ожидать кого-либо, кто владеет двумя языками и сможет поговорить с новым гостем.
Потерявшееся сенаторское посольство во главе с Коттой рискнуло переправиться обратно через реку, когда германцы ушли на север. Они надеялись найти спасшихся после резни. При этом они вовсе не заботились о собственной безопасности, хотя германцы могли и вернуться…
Друз очнулся с наступлением темноты, приблизительно в середине ночи. Единственное его желание было – воды! Река находилась приблизительно в трех милях отсюда. Когда забрезжил рассвет, он отправился на поиски. В нескольких шагах от себя он увидел Квинта Сертория, который подзывал его взмахами руки.
– Не могу двигаться – нога, – сказал Серторий, облизывая потрескавшиеся губы. – Жду кого-нибудь. Думаю – вдруг германцы.
– Пить хочу, – прохрипел Друз. – Найду воду и вернусь.
Трупы громоздились всюду. Но вокруг Друза и Сертория было свободней. Они были сражены в самом начале боя, потом римляне только отступали и отступали… Окажись Серторий в куче трупов, Друз и не заметил бы его.
Друз потерял свой аттический шлем. Порыв ветра бросил прядь волос на большую шишку над правым глазом. Шишка сильно опухла, кожа на ней так натянулась, что простое прикосновение волос заставило Друза содрогнуться от боли.
Но желание жить оказалось всего сильнее. Друз со стоном продолжил путь. Только сейчас он вспомнил, что воду ему нести не в чем, а раненых много и всех томит жажда. Постанывая от невыносимой боли, Друз нагнулся, снял шлемы с двух убитых солдат-марсов и отправился дальше. Посреди поля трупов стоял маленький ослик-водовоз. Он косил своим огромным прекрасным глазом с длинными ресницами на мертвые тела, но не мог двинуться с места, поскольку повод его был намотан на руку солдата, погребенного под трупами. Ослик пытался освободиться, натягивая веревку, но тщетно. Друз кинжалом обрезал повод и привязал его к поясу: даже если он потеряет сознание, ослик не сможет убежать. Животное так счастливо было видеть живого человека, что сначала терпеливо стояло, пока Друз утолял жажду, а затем радостно последовало за ним.
Посреди горы тел вокруг ослика Друз увидел дергающиеся ноги. Он уже не мог говорить и просто взвыл, как зверь. Ослик печально вторил ему. Друз начал растаскивать трупы, чтобы откопать еще одного живого. Бронзовые латы офицера-марса были проломлены справа, под рукой. Из середины дыры сочилась кровь.
Действуя как можно осторожней, Друз вытащил марса, положил на траву и начал расстегивать панцирь. Глаза легионера были закрыты, но на шее билась жилка. Когда Друз с трудом снял пластины с его груди и живота, человек вскрикнул. Затем на чистом латинском языке раздраженно произнес:
– Полегче!
Друз остановился на мгновение, затем продолжил расстегивать кожаные застежки.
– Лежи спокойно, дурак! – зашипел он. – Я всего лишь пытаюсь помочь. Может, хочешь воды?
– Воды… – эхом отозвался тот.
Друз принес ему в шлеме воды и был вознагражден полным благодарности взглядом желто-зеленых глаз, прямо-таки змеиных. Марсы и были почитателями змей: танцевали с ними, заклинали их и даже целовались с ними – язык к языку.
– Я Квинт Поппедий Силон, – сказал марс. – Этот irrumator, этот дылда, застал меня врасплох. – Он закрыл глаза, и две слезы стекли по его окровавленным щекам. – Мои люди – они все погибли?
– Боюсь, что так, – мягко ответил Друз. – Как и мои. Как, похоже, и все остальные. Мое имя – Марк Ливий Друз. А сейчас держись – я сниму с тебя кожаный панцирь.
Рана сама перестала кровоточить: благодаря шерстяной тунике удар длинного германского меча пришелся несколько вскользь. Друз чувствовал, как сломанные ребра марса шатаются под его рукой, но латы, кожаный панцирь и ребра преградили путь мечу.
– Ты не умрешь, – сказал Друз. – Сможешь встать, если я помогу? Там лежит мой товарищ из легиона. Ему нужна помощь. Так что или оставайся здесь и добирайся ко мне сам, когда сможешь, или идем со мной, но на своих ногах. – Прядь волос снова упала на рану Друза, и он застонал.
Квинт Поппедий Силон поразмыслил над сложившимся положением.
