Следует заметить, что явились практически все сенаторы. Непостижимым образом новости просачивались до официального заявления, по городу уже распространился слух, что произошла большая катастрофа: германцы разбили римлян в Галлии. Колодец комиций у подножия курии Гостилия быстро наполнялся людьми, так же как и ступени, и пространство вокруг.
Полностью доверившись письмам Цепиона, протестующего против Маллия Максима, а также подчинившись требованиям верховной власти и опасаясь новых аргументов, почтенные сенаторы были встревожены. Сторонники Цепиона сидели мрачные – боялись новых доказательств своей вопиющей неправоты. Неделями не получая вестей от Цепиона, достойный Марк Эмилий Скавр попал в трудное положение и слишком хорошо знал это. Поэтому, когда консул Рутилий Руф приказал оставить двери сената открытыми, Скавр даже не пошевелился, чтобы воспротивиться этому. Промолчал и Метелл Нумидийский. Все взоры были устремлены на Котту, которому поставили стул в первом ряду рядом с возвышением, где находилось кресло из слоновой кости Рутилия Руфа.
– Марк Аврелий Котта сегодня утром прибыл из Остии, – начал Рутилий Руф. – Три дня назад он был в Массилии, а за день до того – в Аравсионе, где размещается сейчас наша армия. Я прошу Марка Аврелия Котту рассказать то, что он знает обо всем этом. Учтите все, ход нашего заседания записывается слово в слово.
Разумеется, Котта привел себя в порядок после долгой дороги, принял ванну и переоделся, но смыть усталость с посеревшего, с черными кругами под глазами лица ему так и не удалось. Каждое его движение выдавало крайнее утомление.
– За день до октябрьских нон, отцы, внесенные в списки, под Аравсионом состоялась битва, – заговорил Котта. Ему не пришлось повышать голос – в собрании стояла мертвая тишина. – Германцы почти полностью уничтожили нас. Восемьдесят тысяч наших солдат погибли.
Ни восклицания, ни движения, ни стона. Тишина. Котте внимали так, словно он прорицал от лица Сивиллы Кумской.
– Я сказал – восемьдесят тысяч. Именно так. Нестроевиков погибло более двадцати четырех тысяч. Конница тоже сгинула, погибла или рассеялась во время бегства…
Бесцветным, лишенным всякого выражения голосом Котта рассказывал сенаторам о том, что произошло под Аравсионом с того самого момента, когда он и пятеро его товарищей-сенаторов появились в расположении римской армии: об атмосфере недоверия и недоброжелательства в высших сферах римского командования, о нежелании Цепиона подчиняться Маллию Максиму и вызванных этим беспорядках, об отсылке консуляра Аврелия и его конницы, что привело к раздроблению войска и оголению флангов. Из-за нелепой распри командования конница оказалась на отшибе.
– Пять тысяч конников, все их нестроевики из обслуги, все животные из отряда Аврелия погибли. Сам легат Марк Аврелий Скавр был захвачен в плен германцами. Его участь должна послужить нам предостережением и примером. Он был сожжен заживо на медленном огне, отцы, внесенные в списки. Он умер, как рассказывают свидетели, проявив поразительную выдержку и бесстрашие.
Сенаторы сидели с мрачными лицами, побледневшие, посеревшие – у большинства из них в этих армиях были сыновья, или братья, или племянники. Сенаторы натянули в знак скорби край тоги на голову, в безмолвии роняя слезы и скрыв лицо в ладонях. Лишь принцепс сената Скавр держался невозмутимо, лишь на его лице горели багровые пятна, а рот сжался в жесткую прямую линию.
– Сегодня вы должны разделить ответственность за это сокрушительное поражение, – продолжал, обращаясь к сенаторам, Котта. – Вы не отрядили к армиям ни одного влиятельного лица, ни одного консуляра. Я, всего лишь бывший претор, единственный из шестерых курульный магистрат. В результате Квинт Сервилий Цепион отказался говорить с нами как с равными ему – по рождению, положению и даже опыту. Более того, подобный состав делегации он принял за знак поддержки сената в его, Цепиона, противостоянии с Гнеем Маллием Максимом. И он был совершенно прав, уважаемые отцы-сенаторы, когда так думал! Если бы вы серьезно отнеслись к тому обстоятельству, что Квинт Сервилий отказывается подчиняться распоряжениям консула нынешнего года, вы бы включили в делегацию консуляров! Но вы этого не сделали. Вы безответственно послали пятерых сенаторов второго ранга и одного экс-претора, чтобы мы призвали к порядку одного из самых знатных и высокопоставленных членов сената!
Ни одна голова не поднялась. Все больше и больше сенаторов закутывались в тоги, как в саваны. Только Скавр все так же продолжал сидеть прямо, не сводя с Котты горящих глаз.
– Распря между Квинтом Сервилием и Гнеем Маллием не позволила им соединить свои силы. Вместо крепко спаянной армии римляне растянулись по всему полю двумя армиями на расстоянии двадцати миль друг от друга. Цепион лично говорил мне, что не намерен делить триумф с каким-то худородным Гнеем Маллием Максимом. Поэтому он безответственно отвел свою армию слишком далеко, чтобы не дать Гнею Маллию возможности принять участие в его собственной битве.
В полной тишине голос Котты заскрежетал так резко, что Рутилий Руф поежился. Скавр не дрогнул. Сидящий рядом со Скавром Метелл приспустил с лица тогу, чтобы взглянуть на своих окаменевших соседей-сенаторов.
– Надлежит посмотреть правде прямо в глаза и признать: ни Квинт Сервилий, ни Гней Маллий не обладали достаточным талантом, чтобы победить германцев! Однако из двух полководцев именно Квинт Сервилий несет главную ответственность за позорное и кровавое поражение. Он не просто плохой военачальник, как Гней Маллий. Он преступил закон! Он полагает, что законы можно приспособить под свои маленькие желания – вроде желания выиграть битву для себя самого. Верные римляне, уважаемый принцепс сената! – Котта обратился прямо к главе сената, который продолжал сидеть неподвижно. – Вы должны хорошо знать, что законы существуют не только для черни. Перед законом все равны. Квинт Сервилий Цепион вел себя так, будто он Первый Человек в Риме. Но согласно закону, он не может являться Первым Человеком в Риме. И я утверждаю, что Квинт Сервилий нарушил закон, в то время как Гней Маллий – просто бездарный полководец.
Гробовая тишина. Тишина и молчание.
Котта вздохнул и продолжил:
– Аравсион – более страшная беда, чем Канны, уважаемые сенаторы. Погибли лучшие, цвет римских мужчин. Я знаю, потому что был там. Спаслось примерно тринадцать тысяч солдат. Они беспорядочно отступали, бросая оружие и доспехи на поле боя и переплывая реку нагишом. Они все еще слоняются без командиров где-то к западу от реки Родан. Говорят, они так напуганы германцами, что скорее станут возить дерьмо, чем вернутся в армию. Когда Секст Юлий Цезарь попытался остановить их бегство, на него напали собственные солдаты. Рад сообщить, что он жив. Я сам нашел его на поле боя. Германцы забыли добить его. Я и мои товарищи – всего двадцать девять, если говорить точно, – были единственными, кто разыскивал раненых и помогал им. В течение трех дней мы не видели никакой другой помощи. Я не сомневаюсь, что многие так и умерли на этом поле, – умерли только потому, что не нашлось вовремя никого, кто протянул бы им руку и вывел из этого страшного места.
