Тем не менее Сулла в точности выполнил все указания. Повозки с глиняными бочками, покрытыми изнутри воском, чтобы сделать их водонепроницаемыми, везли в Рим устриц из Байи, речных раков из Кампании, креветок из Кратерного залива. С верхнего течения Тибра доставляли пресноводных угрей, окуней и щук. Всех римских рыбаков согнали к городским каналам. В Рим были присланы каплуны и утки, откормленные медовыми, пропитанными вином лепешками, козлята и поросята, фазаны и оленята. Все это поступало на кухни, где пекли и жарили, шпиговали и фаршировали. Вместе с Марием и Суллой из Африки прибыла большая партия гигантских улиток – дар Публия Вагенния, которому не терпелось узнать реакцию на них известных римских гурманов.
Таким образом, Сулла подготовил Марию достойное триумфальное шествие. А сам Сулла при этом думал о том, что, когда настанет черед его, Суллы, праздновать свой триумф, у него три дня уйдет только на повторение традиционного маршрута триумфаторов, как это было у Эмилия Павла. Желание растянуть триумфальное шествие во времени и придать ему возможно большее великолепие было естественным стремлением истинного аристократа. Собрать на празднестве огромные ликующие толпы – дабы приветствовали его, Суллу! А желание Мария устроить обильный и роскошный пир в храме Юпитера Всеблагого Всесильного являло собой потуги крестьянина произвести впечатление на вечно голодную чернь.
Несмотря на недовольство, Сулле удалось сделать триумфальное шествие Мария запоминающимся. Напоказ выставлялось все, чем славна африканская кампания, начиная с огромных улиток с реки Мулухи и заканчивая удивительной сирийской прорицательницей Марфой. Последняя являла собой гвоздь программы. Она развалилась на обитом пурпуром и золотом ложе, поставленном на копию трона Гауды в Старом Карфагене. Рядом неотлучно находились два актера, один из которых изображал Гая Мария, а другой носил туфли с загнутыми носками, как у царевича Гауды. На богато украшенные повозки Сулла приказал уложить все воинское снаряжение и боевые награды Мария. Катились возы с захваченной добычей, вражескими доспехами и оружием, которые были размещены так, чтобы каждый мог увидеть и оценить трофеи по достоинству. Следом везли клетки со львами, похожими на людей обезьянками и забавными мартышками, а за ними тяжеловесно ступали две дюжины слонов, хлопая огромными ушами. Позади этого экзотического великолепия печатали шаг шесть легионов с деревянными копьями, украшенными венками из лавра.
– Шевелите ногами, сучьи дети! – орал Марий своим солдатам, устало топавшим по газонам Марсова поля, где проводились учения перед началом шествия. – Я должен быть на Капитолии к шести часам, так что не смогу за вами присматривать. Но если вы меня опозорите, тогда вам и боги не помогут. Слышите, fellatores?
Солдаты любили, когда Марий при них сыпал непристойностями. Впрочем, Сулла полагал, что они обожают своего полководца независимо от того, как он с ними разговаривает.
Югурта принимал участие в этом шествии, облаченный в царские пурпурные одежды. Его голову – в последний раз – венчала так называемая царская диадема – белая лента с кисточками; золотые кольца, браслеты и ожерелья переливались на утреннем солнце. Несмотря на то что стояла зима, было безветренно и не холодно. Оба сына Югурты, тоже в пурпуре, находились рядом с отцом.
Когда Марий привез Югурту обратно в Рим, тот едва мог в это поверить. Ведь когда они с Бомилькаром покидали Рим, нумидийский царь так надеялся, что никогда ему не бывать больше здесь! Город, выстроенный из терракоты, но сияющий подобно бриллианту. Расписные колонны, яркие стены, и всюду, куда ни глянь, статуи – настолько совершенные, что кажутся живыми: вот-вот заговорят, зашевелятся, заплачут. Полная противоположность африканским городам. В Риме не строят из грязного камня и не белят потом стены. Наоборот, римляне их расписывают. Холмы и крутые склоны, густая растительность, стройные свечи кипарисов и раскидистые зонтики сосен, высокие храмы на высоких подиумах, крылатые Виктории, правящие квадригой на вершине каждого фронтона, медленно зарастающие травой следы большого пожара на Виминале и верхнем Эсквилине. Рим, избранный город. Прекрасный город, продажный город. Но теперь у него, Югурты, нет денег, чтобы купить Рим! Вот где трагедия! А ведь все могло сложиться иначе.
Квинт Цецилий Метелл Нумидийский приютил Югурту, высокого гостя, которому, однако, запрещалось выходить за ворота. Под покровом темноты, тайно, его провели в дом, и в течение многих месяцев он жил здесь. Ему не позволялось находиться в крытой галерее, выходящей на Римский форум и Капитолий. Он расхаживал по внутреннему дворику и чувствовал себя львом, запертым в клетке. Гордость не позволяла ему раскиснуть. Каждый день он бегал по кругу, занимался гимнастикой, борьбой с воображаемым противником, прыгал, пока не доставал подбородком до сука, который выбирал как перекладину. Он хотел, чтобы они, эти посредственности, эти римляне, восхищались, увидев его на триумфальном шествии Гая Мария. Хотел, чтобы простые римляне увидели в нем грозного противника, а не слабовольного деспота.
С Метеллом Нумидийским он держал себя отчужденно. Югурта вовсе не хотел быть пособником одного римлянина, уязвляя другого. Нумидиец сразу почувствовал, что тот был крайне разочарован. Метелл надеялся найти у своего пленника-гостя доказательства того, что Марий злоупотребил своим положением проконсула. И – ничего не добился! Югурта веселился от души. Ему было приятно. Он хорошо знал, какого римлянина боится этот патриций и какой римлянин одержал над ним верх. Конечно, Метелл Нумидийский был знатен и в какой-то мере граждански честен, но… с какой стороны ни посмотри, ни по-человечески, ни с точки зрения воинских качеств этот Метелл недостоин даже целовать сандалии Гая Мария. Метелл пеняет Марию, что тот низкого происхождения. По его мнению, деревенщина Марий чуть лучше, чем ублюдок. Что тут сказать, уж Югурта-то отлично знает, что такое быть ублюдком. В этом вопросе Югурта был связан с Гаем Марием странным и безжалостным братством.
Вечером торжественного дня, накануне триумфального входа Гая Мария в Рим, Метелл Нумидийский и его сын-заика обедали вместе с Югуртой и его сыновьями. С ними был еще один человек – Публий Рутилий Руф, которого пригласил Югурта. Из тех, кто сражался в Нуманции под предводительством Сципиона Эмилиана, отсутствовал только Гай Марий.
Странный был этот вечер. Метелл Нумидийский приложил немало усилий, чтобы устроить роскошный обед, объясняя, что не намерен трапезничать за столом Мария после его торжественной встречи с сенатом в храме Юпитера Всеблагого Всесильного.
– Не ждите ни раков, ни устриц, ни улиток, – предупредил Метелл, когда подавали обед. – Марий опустошил все лавки и продуктовые рынки.
– Ты и в этом его обвиняешь? – спросил Югурта при молчаливой поддержке Руфа.
– Я обвиняю Мария во всем, – ответил Метелл Нумидийский.
– Не следует этого делать, – заметил Югурта. – Если бы вы, аристократы, смогли выдвинуть такого полководца из своих рядов, Квинт Цецилий, – тогда в добрый час. Но Гая Мария выдвинул Рим. Я имею в виду не город, не римлян как народ, а самый дух города, Рим как бессмертное божество. Ему был нужен такой человек. И такой человек нашелся.
