Он не смотрел на Гая Мария, отвернув лицо в сторону. Последние лучи заходящего солнца отражались в его беспокойных зрачках, наполняя Мария каким-то непонятным страхом. Иногда его поражала эта, обычно спрятанная, черта характера Суллы, которую он называл «нечеловечностью». Сулла внезапно мог сбросить завесу и предстать не как человек – но и не как божество, – а как некое совсем иное изобретение богов, нежели человек. Впечатление в данный момент усиливалось странным освещением. Солнце прыгало в его глазах, словно оно там жило.
– Продолжай, – сказал Марий.
– Перед отправлением из Рима я купил двух новых рабов. Они путешествуют со мной, они и сейчас здесь. Один из них – галл из карнутов, которые заправляют всей кельтской религией. У них довольно странная религия: они верят, что деревья живые, имеют души или тени. В общем, что-то в этом роде. Нам это трудно понять. Другой раб – германец из кимвров, захваченный в Норике, когда Карбон потерпел поражение. Я держу их изолированными друг от друга. Ни один не знает о существовании другого.
– Ты узнал что-либо интересное о германцах у своего германского раба? – спросил Марий.
– Нет. Притворяется, что не знает, кто они и откуда. Думаю, что незнание – общая черта тех немногочисленных германцев, которых нам удалось захватить и обратить в рабство. Впрочем, сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из римлян, у кого есть рабы-германцы, пытался получить у них информацию. Но сейчас это уже не важно. Да, я купил его, чтобы кое-что у него выведать, но он упрям и туп, как бык. Его даже пытать бесполезно. У меня возникла идея получше. Обычно мы получаем сведения из вторых рук. Для нас это не вполне хорошо.
– Верно, – согласился Марий; теперь он понимал, куда клонит Сулла, но не торопил собеседника.
– Поэтому я решил получить информацию непосредственно от самих германцев. Оба моих раба служили у римлян достаточно долго и выучили латынь, хотя германец говорит на ней из рук вон плохо. Интересную вещь я узнал от моего карнутского галла: в глубине Косматой Галлии вторым языком среди галлов является латынь, а не греческий! Не хочу сказать, что галлы обмениваются мудрыми изречениями на латыни, но благодаря контактам между оседлыми племенами – например, эдуями – и нами везде непременно найдется галл, который умеет даже читать на латыни. Своей письменности у них нет, потому читают и пишут они по-латыни. Не на греческом, нет. Интересно, не правда ли? Мы-то считали, что греческий – международный язык для всего мира, а теперь оказывается, что где-то в мире уже предпочитают латынь!
– Поскольку я не ученый и не философ, Луций Корнелий, это меня трогает мало, – чуть улыбнулся Марий. – Впрочем, о германцах интересно все.
Сулла поднял руки, будто сдаваясь:
– Ну хорошо, Гай Марий! Почти пять месяцев я изучаю язык карнутов Центральной Косматой Галлии и язык кимвров. Мой учитель-галл занимается со мной с большим удовольствием – он более смышлен, чем германец. – Сулла помолчал, поразмыслил над сказанным, и ему это не понравилось. – Возможно, я напрасно считаю моего германца таким уж тугодумом. Может быть, он испытал потрясение, когда его вырвали из привычного ему окружения, куда более сильное, чем галл. Он просто живет, стараясь мысленно дистанцироваться от своего нынешнего положения. С другой стороны, он уцелел в сражении, но позволил взять себя в плен – и это после того, как его народ выиграл битву. Нет, возможно, он действительно просто тупой германец.
– Луций Корнелий, мое терпение небезгранично, – сказал Марий, отнюдь не сердясь. – Ты похож на самого ярого последователя Аристотеля.
– Извиняюсь, – произнес Сулла с усмешкой. Он повернулся и посмотрел прямо в лицо Марию. Свет исчез из его глаз, и легат снова стал самым обыкновенным человеком. – С моими волосами, кожей и глазами, – быстро заговорил Сулла, – я очень легко сойду за галла. Да, я хочу стать галлом и пойти туда, куда ни один римлянин не осмелится сунуть свой длинный римский нос. Я намерен идти с германцами в Испанию, где определенно имеются кимвры. Теперь я знаю их язык достаточно, чтобы хотя бы понимать, что они говорят. Поэтому я сосредоточусь именно на кимврах. – Он засмеялся. – Кстати, мои волосы должны быть намного длиннее, чем у танцовщицы. На данный момент, впрочем, этого достаточно. Если меня спросят, почему они такие короткие, скажу, что из-за болезни пришлось обрить голову наголо. К счастью, они растут быстро.
Он замолчал. Марий молчал тоже. Он поставил ногу на бревно, облокотился о колено и подпер подбородок кулаком. Дело в том, что он не мог придумать, что сказать. Уже несколько месяцев Марий беспокоился, что потеряет Луция Корнелия в злачных местах Рима, поскольку кампания обещала быть довольно скучной. А на самом деле все это время Луций Корнелий упорно разрабатывал план, который скучным уж никак не назовешь. Что за план! Что за человек! Улисс был первым известным в истории шпионом. Нарядившись троянцем, он проник за стены Илиона, чтобы собрать необходимую информацию. Еще мальчиком Улисс любил рассуждать со своим учителем, почему Калхас переметнулся к ахейцам: потому, что по горло был сыт троянцами, или потому, что хотел шпионить за ахейцами для царя Приама, или потому, что желал посеять раздор среди царей Греции.
У Улисса тоже были рыжие волосы. Улисс тоже был высокорожденным. И все же Марий не мог думать о Сулле как о современном Улиссе. Сулла ни от кого не зависел. Как и его план. В нем не было страха. Это было очевидно. Он подходил к своей чрезвычайной миссии по-деловому и как-то неуязвимо. Другими словами – как истинный римский аристократ. Сулла не сомневался, что все получится хорошо. Сулла знал, что он лучше всех.
Марий выпрямился, вздохнул, спросил:
– Луций Корнелий, ты уверен, что справишься с этим? Ты же римлянин с головы до ног! Блестящий, блестящий план! Я восхищен. Но тебе придется позабыть о том, что ты римлянин, чтобы никто не смог даже заподозрить… Я не уверен, что такое римлянину по плечу. Наша культура оставляет в нас неизгладимые следы. Это как пожизненное клеймо. Тебе придется постоянно притворяться и лгать.
Рыжая бровь поднялась, углы красивого рта опустились.
– О Гай Марий, я всю жизнь прожил, притворяясь.
– Даже теперь?
– Даже теперь.
Они повернули обратно.
– Ты намерен идти один, Луций Корнелий? – осведомился Марий. – А ты не думаешь, что было бы неплохо иметь кого-то для компании? Если ты захочешь срочно послать мне весть, а сам не сможешь уйти – как ты поступишь тогда? Разве товарищ, который мог бы послужить тебе зеркалом, не был бы хорошим подспорьем?
– Я и об этом подумал. Я хотел бы взять с собой Квинта Сертория.
Сначала Марий был будто доволен, но потом нахмурился:
– Он слишком темный. Он никогда не сойдет за галла, не говоря уж о германце.
– Ты прав. Однако он мог бы сойти за грека с примесью кельтиберской крови. – Сулла прочистил горло. – Когда мы уходили из Рима, я нарочно подарил ему раба, кельтибера из племени иллергетов. Я не сказал Квинту Серторию о своих планах, но наказал ему научиться говорить, как кельтибер.
