– Мы все знаем о Луции Марции, – сказал Метелл Нумидийский. – Марий скупил его долги. Впервые за всю свою довольно бурную жизнь он платежеспособен. Но Луций Кассий – это другое. Он стал болезненно чувствительным к мнению народа о некомпетентных военачальниках, вроде его покойного отца. Он очень хорошо знает, какой репутацией пользуется Марий среди простонародья. Думаю, он хочет, чтобы в Риме знали: он помогает Марию отделаться от германцев. Этим он желает восстановить репутацию своей фамилии.
Выслушав эту теорию, Скавр только хмыкнул.
Продолжать разговор стало невозможно. Все сенаторы собрались, и Гай Меммий, в эти дни изрядно осунувшийся, что делало его привлекательнее, поднялся, чтобы взять слово.
– Почтенные сенаторы, – начал он, держа в руке небольшой документ, – я получил письмо от Гнея Помпея Страбона из Сардинии. Оно было адресовано мне, а не нашему уважаемому консулу Гаю Флавию, потому что, как городской претор, я обязан наблюдать за судопроизводством Рима.
Он помолчал, со свирепым выражением лица всматриваясь в задние ряды сенаторов. В этот момент он был почти безобразным. Задние ряды поняли намек и сделали вид, что внимательно слушают.
– Чтобы напомнить тем из обитателей задних рядов, кто лишь изредка оказывает честь этому помещению своим присутствием, Гней Помпей Страбон является квестором наместника Сардинии, которым – напоминаю вам! – в этом году является Тит Анний Альбуций. Всем понятны эти сложные взаимоотношения, почтенные сенаторы? – осведомился он с сарказмом.
Послышалось общее бормотание, которое Меммий принял за положительный ответ.
– Хорошо! – сказал он. – Итак, я зачитываю письмо Гнея Помпея ко мне.
Меммий развернул свиток и, держа его перед собой, начал читать – у него была четкая дикция хорошо обученного оратора, к которой никто не мог придраться.
– «Я пишу, Гай Меммий, с просьбой разрешить мне подать в суд на Тита Анния Альбуция, наместника-пропретора нашей провинции Сардиния, сразу же после нашего возвращения в Рим в конце года. Как известно сенату, месяц назад Тит Анний сообщил, что ему удалось разделаться с разбойниками в своей провинции. Он просил отметить его работу овацией. Просьба была отклонена – и совершенно справедливо. Хотя некоторые гнезда этих негодяев и были порушены, провинция все же не освободилась от разбоя. Причина, по которой я намерен подать в суд на наместника, заключается в следующем. Узнав об отказе ему в овации, он повел себя не как римлянин. Он не только считает уважаемых членов сената „сборищем неблагодарных irrumatores“, но он еще не поскупился и устроил грандиозное шутовское триумфальное шествие по улицам Каралиса! Это обошлось ему в большую сумму денег. Я считаю его действия угрозой сенату и народу Рима, а его триумф – предательским. Я твердо убежден в том, что только я смогу быть обвинителем на этом суде. Пожалуйста, ответь мне, когда сможешь!» – Меммий положил письмо при полной тишине. – Я был бы признателен нашему ученому принцепсу сената Марку Эмилию Скавру, если бы он высказал свое мнение по этому поводу, – заключил оратор и сел.
С суровым лицом Скавр прошел на середину.
– Как странно, – начал он, – но я говорил почти о том же как раз перед этим собранием. Я говорил о вещах, указывающих на разрушение наших древних систем правления и личного поведения членов правительства. В последние годы этот высочайший орган, состоящий из благороднейших людей Рима, теряет не только свою власть, но и свое достоинство. Нам – благороднейшим людям Рима! – больше не дозволяют прокладывать для Рима пути. Мы – благороднейшие люди Рима! – уже привыкли к тому, что народ – переменчивые, неквалифицированные, жадные, неразумные, кратковременные политики-дилетанты – сует нас лицом в грязь! С нами – с благороднейшими людьми Рима! – попросту не считаются! Наша мудрость, наш опыт, знатность наших семей, традиции, заложенные за время жизни многих поколений со времени основания Республики, – все это уже ничего не значит. Теперь значение имеет только народ. А я говорю вам, почтенные сенаторы, что народ не умеет править Римом!
Он повернулся к открытым дверям, в сторону колодца комиций.
– Какой народ участвует в народном собрании? – очень громко продолжал он. – Люди второго, третьего и даже четвертого классов, второстепенные всадники, амбициозные, желающие ворочать Римом, как своей лавочкой, торгаши и мелкие землевладельцы и даже кустари. Люди, называющие себя патронами, которые набирают себе клиентов среди сельчан и всяких дурачков! Люди, которые называют себя агентами, представителями, но даже не знают, что именно они представляют! Их личные дела им надоели, поэтому они зачастили в комиции, льстя себе надеждой, что в своих драгоценных трибах они могут управлять Римом лучше, чем мы в своей курии. Политические лицемеры треплют языками, и это действует как рвотное. Они несут чепуху, они встают на сторону того или другого народного трибуна и аплодируют, когда сенаторские прерогативы передаются всадникам! Они средние люди! Ни достаточно известные, чтобы принадлежать к первому классу центурий, ни достаточно низкие, чтобы заниматься лишь своим делом, как люди пятого класса и неимущие! Я повторяю, почтенные сенаторы, что народ не умеет править Римом! Слишком много власти дано плебсу! В своем самонадеянном высокомерии, при поддержке и подстрекательстве различных членов сената плебс теперь игнорирует наши советы, наши директивы и наших людей!
Все признали, что эта речь станет одной из тех знаменитых речей Скавра, что запоминаются надолго. Его личный секретарь и несколько других писарей дословно записывали все, что он говорил. А говорил он медленно, чтобы его слова запечатлевались правильно.
– Давно пора, – продолжал он торжественно, – нам, сенаторам, обратить этот процесс вспять. Давно пора показать народу, что это он младший в нашей системе совместного правления! – Скавр передохнул и стал говорить более спокойно. – Конечно, истоки этой эрозии власти сенаторов легко обнаруживаются. Это благородное учреждение ввело в старшие магистратуры слишком много выскочек, слишком много ядовитых грибов, слишком много «новых людей». Что значит сенат Рима для человека, который в лучшем случае полулатинянин из пограничных самнитов? Который первый раз прошел в консулы, держась за подол жены-патрицианки, которую он купил? И что значит сенат Рима для косоглазого гибрида с холмов Северного Пицена, кишащих кельтами?
Естественно, Скавр собирался атаковать Мария, этого следовало ожидать. Но он сначала отклонился от темы, и сенат почувствовал, что его хорошо отчитали. Поэтому сенаторы продолжали слушать, делая вид, что им интересно.
– Наши сыновья, почтенные сенаторы, – печально продолжал Скавр, – робкие создания, растущие в удушливой политической атмосфере! Сенат Рима задыхается. Как можем мы ждать от наших сыновей, чтобы, когда настанет их черед, они возглавили Рим, если народ их запугивает? Я говорю вам: уже сегодня вы должны начать учить своих сыновей, чтобы впоследствии они могли стать сильными ради сената – и безжалостными к народу! Заставьте их понять естественное превосходство сената! Подготовьте их к борьбе, чтобы поддерживать это естественное превосходство!
