– А почему нельзя сразу принять твой новый закон об измене, а потом уже специальным судом судить Цепиона? – спросил Главция. – Да-да, я знаю, сенаторы завизжат, как пойманные свиньи. Они всегда так реагируют.
Сатурнин скривился:
– Ведь мы хотим жить, не так ли? Даже если у нас впереди еще три года, это уже лучше, чем умереть послезавтра.
– Опять ты с этими тремя годами!
– Послушай, если мы сможем обвинить Цепиона в народном собрании, сенат поймет наш намек. Сенат поймет, что народ сыт сенаторами, укрывающими своих коллег от справедливого возмездия. Не существует одного закона для сенаторов, а другого – для всех остальных. Пора народу проснуться! И я – тот, кто нанесет удар по спящему и пробудит его. Со времени образования Республики сенат дурачит народ, чтобы простые люди поверили, будто сенаторы – лучшая порода римлян, будто этой породе разрешено делать и говорить все, что им вздумается. Голосуйте за Луция Тиддлипусса, его род дал Риму первого консула! И какое имеет значение, что этот Луций – своекорыстный, алчный, некомпетентный? Нет! Луций Тиддлипусс имеет родовое имя, он продолжает родовую традицию службы Риму в общественной сфере. Братья Гракхи были правы. Отними суды от когорты Луция Тиддлипусса и передай их всадникам!
Главция глубокомысленно сказал:
– Вот о чем я подумал, Луций Аппулей. Народ-то, по крайней мере, ответственный и образованный. Столп римской традиции. Но что, если однажды кто-нибудь начнет говорить о неимущей черни так, как ты говоришь сейчас о народе?
Сатурнин засмеялся:
– Пока животы простолюдинов набиты и эдилы устраивают красивые зрелища и игры, неимущие будут счастливы. Чтобы заставить голодранцев соображать что-то в политике, надо Римский форум превратить в Большой цирк!
– Этой зимой их животы не будут набиты так, как следовало бы, – заметил Главция.
– Будут, и все благодаря нашему уважаемому принцепсу сената Марку Эмилию Скавру лично. Ты знаешь, меня нисколько не огорчает, что мы никогда не сможем сделать нашими единомышленниками Метелла Нумидийского или Катула Цезаря, но я не могу не сожалеть о том, что никогда не перетяну на свою сторону Скавра, – признался Сатурнин.
Главция удивленно посмотрел на него:
– И ты не держишь на Скавра зла за то, что он выкинул тебя из сената?
– Нет. Он поступил так, как считал правильным. Но придет день, Гай Сервилий, я найду настоящих преступников, и тогда они пожалеют, что их не постигла судьба царя Фив Эдипа! – в ярости воскликнул Сатурнин.
В начале января народный трибун Гай Норбан предъявил обвинение Квинту Сервилию Цепиону в народном собрании. Обвинение было сформулировано как «потеря армии».
С самого начала страсти разбушевались, поскольку весь народ был заранее настроен против исключительности сенаторов. Сенат был представлен всеми своими плебеями, чтобы сражаться за Цепиона. Задолго до того, как трибы были созваны для голосования, начались драки и пролилась первая кровь. Народные трибуны Тит Дидий и Луций Аврелий хотели наложить вето на всю процедуру, но их стащила с ростры разъяренная толпа. В воздухе летали камни, палками ломали ребра и ноги. Дидия и Луция Котту на руках вынесли из колодца комиций, и толпа буквально вывела их в Аргилет и держала там. Покрытые синяками, они пытались выкрикивать свое вето через море сердитых голосов, но их снова и снова заглушала толпа.
Исход дела против Цепиона и сената решил слух о золоте Толозы – в этом сомнения не было. От неимущих граждан до римлян первого класса – весь город проклинал вора Цепиона, предателя Цепиона, карьериста Цепиона. Даже женщины, которые прежде никогда не проявляли интереса к событиям на Форуме или в народном собрании, пришли посмотреть на этого Цепиона, преступника невиданного масштаба. Были споры о том, какой высоты была бы гора из золотых слитков, какие они тяжелые и как много их. Ненависть ощущалась повсюду, ибо никому не нравится человек, удирающий с общественными деньгами. Особенно когда этих денег так много.
Решив продолжать судебное разбирательство, Норбан не обращал внимания на шум и крики, доносившиеся снаружи, когда завсегдатаи собрания сталкивались с толпой, единственной целью которой было увидеть и обвинить Цепиона, стоявшего на ростре в окружении ликторов, которые скорее защищали его, нежели держали под стражей. Сенаторы, чей патрицианский статус не позволял им участвовать в заседании народного собрания, стояли на ступенях курии Гостилия, оскорбляя Норбана, пока толпа не начала забрасывать их камнями. Скавр упал без сознания, из раны на голове потекла кровь. Но это не остановило Норбана, который даже не сделал паузы, чтобы выяснить, умер принцепс сената или просто лежит без чувств.
Голосование прошло очень быстро. Первые восемнадцать из тридцати пяти триб объявили виновным Квинта Сервилия Цепиона, а это означало, что остальные трибы могут даже не голосовать. Ободренный этим беспрецедентным показателем степени ненависти к Цепиону, Норбан попросил народное собрание голосованием вынести специальный приговор. Приговор настолько суровый, что сенаторы взвыли. Но все было напрасно. И снова восемнадцать первых триб проголосовали за ужасное наказание Цепиону. Он лишался прав римского гражданства, ему запретили приближаться к Риму ближе чем на восемьсот миль, он должен был заплатить штраф в пятнадцать тысяч талантов золотом. До отъезда в ссылку ему предстояло находиться под охраной в тюрьме Лаутумия, без права разговаривать с кем-нибудь, даже с членами своей семьи.
Сопровождаемый победными криками толпы – всех особенно радовало, что у осужденного не будет случая увидеться со своими банкирами и тем самым утаить свое личное состояние, – Квинт Сервилий Цепион, экс-гражданин Рима, под охраной ликторов прошел короткое расстояние от колодца комиций до полуразрушенных камер Лаутумии.
Вполне удовлетворенная финальными событиями этого волнующего и необычного дня, толпа разошлась по домам, предоставив Римский форум нескольким сенаторам.
Десять народных трибунов стояли отдельными группами. Луций Котта, Тит Дидий, Марк Бебий и Луций Анистий Регин с унылым видом топтались вместе. Четверо «средних» трибунов беспомощно поглядывали то налево, то направо. И только ликующие Гай Норбан и Луций Аппулей Сатурнин, громко смеясь, что-то говорили Гаю Сервилию Главции, пришедшему их поздравить. В пылу схватки все десять трибунов скинули тоги.
Марк Эмилий Скавр сидел, прислонившись спиной к цоколю статуи Сципиона Африканского, а Метелл Нумидийский и два раба пытались остановить кровь, льющуюся из пореза на виске принцепса. Красс Оратор и его двоюродный брат Квинт Муций Сцевола вертелись около Скавра, потрясенные. Два молодых человека, Друз и Цепион Младший, застыли на сенатских ступенях под присмотром дяди Друза, Публия Рутилия Руфа, и Марка Аврелия Котты. Младший консул Луций Аврелий Орест, и в лучшие-то времена несильный человек, лежал вытянувшись у дверей. За ним ухаживал взволнованный претор.
Рутилий Руф и Котта метнулись к Цепиону Младшему, чтобы поддержать его, когда тот вдруг обмяк и навалился на побледневшего Друза, ухватившего его за плечи.
