– Мой мальчик, мой красивый мальчик! – прошептал Сулла и заплакал от благодарности, что хоть что-то в его жизни не изменилось.
Стоя у открытого окна таблиния, Юлилла наблюдала, как ее муж упал в объятия красивого молодого человека, видела, как они поцеловались, услышала слова любви. Затем они направились вместе к кушетке и опустились на ложе. Из увиденного она заключила, что их отношения начались много лет назад, что они доставляли обоим наслаждение. Именно в этом крылась истинная причина холодности к ней мужа, источник ее пристрастия к вину и пренебрежения детьми. Его детьми.
Не дожидаясь, пока они начнут снимать с себя одежды, Юлилла отвернулась и пошла – с высоко поднятой головой и сухими глазами – в их общую с Суллой спальню. К спальне примыкала небольшая комнатка, которой пользовались как кладовой. Сейчас она была битком набита. Парадная одежда и снаряжение Суллы висели на вешалке, шлем – на специальной подставке, меч с рукоятью из слоновой кости в виде головы орла – в ножнах на стене.
Снять со стены меч оказалось нетрудно. Труднее вынуть его из ножен и освободить от ремня. Наконец ей это удалось. При этом Юлилла до кости порезала руку – настолько острым оказалось лезвие. Она немного удивилась тому, что еще способна ощущать боль, а потом выкинула эту мысль из головы. Не колеблясь Юлилла взяла меч за рукоять, направила острие в грудь и бросилась на стену.
Но получилось плохо. Лезвие соскользнуло, и она упала в лужу крови с клинком в животе. Сердце ее бешено колотилось, дыхание отдавалось в ушах, словно кто-то притаился за спиной, чтобы украсть у нее жизнь, а может быть, и честь. Но ни жизнью, ни честью она больше не располагала, так какое это имело теперь значение? Она чувствовала на коже тепло собственной крови. Началась агония. Но она была из рода Юлиев Цезарей. Она не стала звать на помощь или жалеть о своем решении, сколько бы времени ей ни осталось. Она даже не подумала о своих малолетних детях. Она могла думать только о своей глупости. Столько лет любить человека, которому нравятся мужчины!
Причина достаточная, чтобы умереть. Она не станет жить, чтобы над ней смеялись, чтобы в ее адрес отпускали шуточки все эти удачливые счастливицы, чьи мужья предпочитают женщин.
По мере того как кровь покидала ее, унося с собой жизнь, разгоряченный ум становился все холоднее, а потом стал цепенеть. О, как это чудесно – наконец перестать любить его! Больше никакой пытки, никакой муки, никакого унижения, никакого вина. Она просила показать ей, как разлюбить его, – и он показал. Наконец-то ее дорогой Сулла был добр к ней. Ее последние ясные мысли были о детях. По крайней мере, она оставляет что-то после себя. Юлилла вошла в ласковые воды океана по имени Смерть, желая своим детям долгой жизни и большого счастья.
Сулла возвратился за стол и сел.
– Вон там вино, налей мне немного, – попросил он Метробия.
Теперь, когда лицо Метробия оживилось, он снова стал прежним мальчиком. И Сулла сразу вспомнил, как однажды этот мальчик согласился жить в нищете – лишь бы со своим дорогим Суллой.
Мягко улыбаясь, Метробий принес вино и уселся в кресло клиента.
– Я знаю, что ты собираешься сказать, Луций Корнелий. Это не должно войти в привычку.
– Да. – Сулла отпил немного вина, потом пристально посмотрел на Метробия. – Это невозможно, дорогой мой. Лишь изредка, когда просто не будет сил терпеть. Я уже близок ко всему, чего хотел добиться всю жизнь. А это значит, что я не могу быть с тобой. Если бы мы были в Греции или если бы я был Первым Человеком в Риме, тогда, возможно, дело другое. Но мы не в Греции, и Первый Человек – Гай Марий.
Метробий погрустнел:
– Понимаю.
– Ты все еще в театре?
– Конечно. Играть – это единственное, что я умею. Кроме того, Скилакс, отдадим ему должное, был хорошим учителем. Поэтому у меня много ролей и мало свободного времени. – Он чуть смутился. – Единственное, что изменилось, – я стал серьезным.
– Серьезным?
– Да. Видишь ли, выяснилось, что у меня нет комедийного дара. Все шло очень хорошо, пока я оставался ребенком, но когда я вырос из крыльев Купидона, то обнаружил, что мой талант – в трагедиях, а не в комедиях. Так что теперь я играю Эсхила и Акция вместо Аристофана и Плавта. Я не жалуюсь.
Сулла пожал плечами:
– Ну, по крайней мере, это значит, что я смогу ходить в театр, не выдавая себя, когда ты играешь несчастного инженю. Ты получил римское гражданство?
– Увы, нет.
– Я посмотрю, что можно сделать. – Вздохнув, Сулла поставил бокал и сложил руки, как банкир. – Мы обязательно будем встречаться. Но не слишком часто. И не здесь. Здесь – больше никогда. У меня сумасшедшая жена, которой я не могу доверять.
– Если бы мы могли встречаться хоть иногда, это было бы чудесно.
– У тебя собственное жилье или ты все еще живешь со Скилаксом?
Метробий удивился:
– Я думал, что ты знаешь. Ну конечно, откуда ты мог знать! Когда ты в последний раз был в Риме? Полгода назад Скилакс умер. Он оставил мне все, чем владел, включая квартиру.
– В таком случае там и будем встречаться. – Сулла встал. – Пойдем, я провожу тебя. Я внесу тебя в списки моих клиентов. Так что, если когда-нибудь тебе понадобится прийти сюда, у тебя будет уважительная причина.
В прекрасных черных глазах застыл поцелуй, когда они расставались у входа. Ни слова, ни жеста лишнего. Вертевшийся рядом управляющий или привратник и догадаться не могли бы, что этот поразительно красивый молодой человек – кто-то больший, чем новый клиент из прошлого.
– Передавай привет всем, Метробий.
– Полагаю, когда будут проходить театральные игры, тебя уже не будет в Риме?
– Боюсь, что так, – ответил Сулла, чуть улыбнувшись. – Все из-за германцев.
Итак, они расстались. Как раз в этот момент показалась Марция – она возвращалась с прогулки с детьми и их няней. Сулла подождал ее и закрыл за ними дверь.
– Марция, пройдем в таблиний, пожалуйста.
Насторожившись, она вошла в кабинет первая и направилась к кушетке, на которой Сулла с ужасом увидел мокрое пятно. Оно бросалось в глаза, как сигнальный огонь.
– В кресло, если ты не возражаешь, – поспешно предложил он.
Она уселась и воззрилась на него, вздернув подбородок и сжав губы.
– Дорогая теща, я понимаю, что не нравлюсь тебе. Не стану и стараться искать твоего расположения, – начал Сулла, пытаясь говорить непринужденно. – Я попросил тебя переехать к нам не из любви к тебе. Я беспокоился о детях. Их положение и сейчас меня тревожит. Я должен поблагодарить тебя от всего сердца за хорошую заботу о них. Они снова стали маленькими римлянами.
Она немного оттаяла:
– Рада, что ты так думаешь.
– И теперь не дети являются моей главной проблемой, а Юлилла. Я слышал вашу утреннюю ссору…
