Хотя требуется несколько недель на то, чтобы выяснить, действительно ли доход этих лиц достигает хотя бы четырехсот тысяч сестерциев в год, в первые два дня зрелище всегда привлекает большую толпу. Именно так все и произошло, когда Свин и Козел начали просматривать списки всадников. Бедный Свин! Стоило на него поглядеть! Синяки приобрели цвет разлитой желчи, порезы покрывали его темной сеткой. Но глаза открывались уже достаточно, чтобы видеть. Хотя для него было бы лучше, чтобы они не видели того, что предстало перед ним вечером первого дня в новом здании суда!
Это был не кто иной, как Луций Эквиций, самопровозглашенный незаконный сын Тиберия Гракха! Когда подошла его очередь, он степенно поднялся по ступеням и предстал перед Метеллом Нумидийским. Свин так и застыл на месте, узрев Эквиция, за спиной которого выстроилась небольшая армия писцов и служащих, нагруженных бухгалтерскими книгами и документами. Тут Свин повернулся к своему секретарю и объявил, что суд на день закрывается. Пусть секретарь попросит этого субъекта, стоящего перед ним, уйти.
«У тебя есть немного времени, чтобы принять меня», – сказал Эквиций.
«Ладно. Чего ты хочешь?» – спросил он с угрозой в голосе.
«Я хочу, чтобы меня внесли в списки всадников», – объявил Эквиций.
«Нет, только не в этот люстр!» – прорычал «хороший человек» Свин.
Должен сказать, что терпения у Эквиция хватало. Оглядев стоявшую вокруг толпу и увидев, что гладиаторы и громилы опять здесь, он сказал:
«Ты не можешь отказать мне, Квинт Цецилий. Я отвечаю всем требованиям».
«Нет, не отвечаешь! – возразил Метелл Нумидийский. – Ты дисквалифицирован на самом веском основании – ты не гражданин Рима».
«Но я гражданин Рима, уважаемый цензор, – громко сказал Эквиций, чтобы все вокруг могли услышать. – Я стал гражданином Рима после смерти моего хозяина, который назвал меня таковым в своем завещании и оставил мне все свое состояние и имя. То, что я ношу имя моей матери, несущественно. У меня имеются доказательства моего освобождения от рабства и усыновления. Кроме того, я прослужил десять лет в легионах».
«Я не стану регистрировать тебя в качестве всадника, а когда мы начнем проверять ценз римских граждан, то не внесу тебя и в списки граждан Рима», – упорствовал Нумидийский.
«Но я имею на это право, – очень отчетливо произнес Эквиций. – Я гражданин Рима, числюсь в трибе Субурана. Я прослужил десять лет легионером. Я высоконравственный и уважаемый человек. У меня четыре дома, десять таверн, сотня югеров земли в Ланувии, тысяча югеров земли под Фирмом Пиценским, рынок в этом городе – мой доход превышает четыре миллиона сестерциев в год, так что имущественный ценз позволяет мне занять место даже в сенате!»
И он щелкнул пальцами своему старшему секретарю, тот щелкнул пальцами своим помощникам, и все они дружно выступили вперед, держа в руках огромные кипы документов.
«У меня есть доказательства, Квинт Цецилий».
«А мне наплевать, сколько бумаг ты можешь принести, ты, вульгарный худородный гриб, и мне наплевать, кого ты приведешь с собой в качестве свидетелей, ты, ненасытный денежный мешок! – кричал Свин. – Я не занесу тебя в списки граждан Рима, не говоря уже о всаднических! Мне нассать на тебя, прыщ! Проваливай отсюда!»
Эквиций повернулся к толпе, трагически вскинул руки – на нем была тога – и закричал:
«Граждане Рима, слышите вы это? Мне, Луцию Эквицию, сыну Тиберия Семпрония Гракха, отказывают в праве гражданства и в статусе всадника!»
Свин так быстро вскочил на ноги и подбежал к Эквицию, что тот даже не успел его заметить. Наш доблестный цензор ударил Эквиция в челюсть, да так, что тот покатился с лестницы и плюхнулся на задницу. Мозги его загремели в голове, как шарик в детской погремушке. Потом Свин так поддал Эквиция ногой, что тот полетел прямо в толпу.
«Ссал я на вас на всех! – рявкнул он, потрясая кулаками и перед зрителями, и перед гладиаторами. – Вон отсюда! И забирайте с собой это неримское дерьмо!»
И опять началось все по новой. Только на этот раз гладиаторы не трогали лица Свина. Они стащили его с помоста и стали бить его кулаками, ногами, драть ногтями, зубами. Наконец Сатурнин и Главция – забыл сказать тебе, что оба они стояли позади всех, – выступили вперед и вытащили Метелла Нумидийского из толпы. Думаю, что в их планы не входило убивать Свина. Сатурнин поднялся на помост и постарался успокоить всех. Пусть, мол, послушают, что скажет Капрарий.
«Я не согласен с моим коллегой, я беру на себя ответственность и включаю Луция Эквиция в списки всадников!» – прокричал Капрарий.
Лицо у бедняги было бледное. Не думаю, что ему приходилось видеть такую жестокость даже во время военных кампаний.
«Заноси в списки имя Луция Эквиция!» – громко крикнул Сатурнин, и Капрарий внес имя в списки.
«Все по домам!» – скомандовал Сатурнин.
И все быстро разошлись, неся на плечах Луция Эквиция.
Свин был сильно избит. К счастью, не до смерти. Но как же он рассердился! Он набросился на кузена Козла как мегера за то, что тот опять уступил. Бедный Козел чуть не плакал и не знал, что сказать в свое оправдание.
«Черви! Все они черви!» – повторял Свин снова и снова, пока накладывали ему повязки. У него было сломано несколько ребер. Кроме того, стоило проверить, есть ли еще какие повреждения, скрытые под тогой. Да, конечно, все это очень глупо, но каков кураж Свина!
Марий оторвался от письма, поднял голову, хмурясь.
– Интересно, чего добивается Сатурнин? – спросил он.
Сулла был занят более поэтическими вопросами.
– Плавт! – вдруг воскликнул он.
– Что?
– Boni, «хорошие люди»! Гай Гракх, Луций Опимий и наш дорогой Скавр уверяли, будто они придумали этот термин в качестве названия их фракции. Но еще сто лет назад Плавт называл так плутократов и других патронов! Помню, я слышал словцо «boni» в «Пленниках» Плавта, поставленных Фестидом, когда Скавр занимал пост курульного эдила. Я был тогда достаточно взрослым, чтобы стать завзятым театралом.
Марий изумленно посмотрел на него:
– Луций Корнелий, перестань ломать голову над тем, кто изобрел бессмысленные слова, и обрати внимание на более важные вещи! Только упомяни о театре – и ты уже обо всем забываешь!
– О, извини, – сказал Сулла, но неискренне.
Марий вернулся к письму.
Теперь – от Римского форума к Сицилии, где случилось многое, но ничего хорошего; некоторые события – из области черного юмора, а некоторые – просто невероятны.
Позволю себе освежить твою память, потому что ненавижу небрежность в рассказе. В конце прошлогодней кампании Луций Лициний Лукулл держал осаду оплота восставших рабов – Триокалу. Он вселил в них ужас, переслав с парламентером легенду о вражеской крепости, которая в своем ответе на ультиматум римлян заявила, что запасов еды у них хватит на десять лет. А римляне на это сообщили, что они, мол, захватят ее на одиннадцатый год.
