В результате Квинт Лутаций Катул Цезарь глубоко вздохнул и приступил к согласительной процедуре:
– Я больше не хочу слышать никаких разговоров о мятеже, Луций Корнелий. Тебе не следовало так открыто выражать свое мнение. Тебе надо было поговорить со мной лично. Если бы ты поступил так, все можно было бы уладить между нами.
– Я не согласен, Квинт Лутаций, – спокойно возразил Сулла. – Если бы я пришел к тебе для личного разговора, ты просто велел бы мне заниматься своим делом. Тебе следовало преподать урок.
Катул Цезарь поджал губы. Он посмотрел на свой длинный римский нос. Красивый представитель красивого рода, светлые волосы, голубые глаза, надменное выражение лица.
– Ты слишком много времени провел с Гаем Марием. Такое поведение не подобает патрицию.
Сулла так сильно хлопнул по ремням своей кожаной юбки, что зазвенели металлические украшения.
– О, ради всех богов, оставим трескучее фразерство, Квинт Лутаций! Меня уже тошнит от исключительности патрициев! И прежде чем ты начнешь свои тирады в адрес нашего с тобой начальника, позволь мне напомнить тебе: когда дело касается отношения к солдатам и командования, Гай Марий против нас – как Александрийский маяк против свечки! Как военный специалист ты не лучше меня. Но у меня есть перед тобой преимущество: я учился военному ремеслу под руководством Александрийского маяка, поэтому моя свеча светит ярче, чем твоя!
– Способности этого человека сильно преувеличивают! – процедил сквозь зубы Катул Цезарь.
– О нет, совсем нет! Можешь блеять и мычать об этом сколько угодно, Квинт Лутаций, но Гай Марий – Первый Человек в Риме! Человек из Арпина взял вас всех одной рукой и разбил наголову.
– Удивляюсь, что ты такой его сторонник, но обещаю тебе, Луций Корнелий, что никогда этого не забуду.
– Еще бы!
– Я дам тебе совет, Луций Корнелий. В будущем несколько поменяй свои приверженности. Иначе ты никогда не станешь претором, не говоря уже о консульстве.
– О, мне нравятся неприкрытые угрозы, – спокойно отреагировал Сулла. – Кого ты пытаешься обмануть? Я такой же патриций, как и ты. И если настанет такое время, когда для тебя же будет полезнее лебезить передо мной, ты будешь лебезить! – Он посмотрел на Катула Цезаря лукаво. – Знаешь ли, придет день, и я буду Первым Человеком в Риме. Самым высоким деревом в лесу, как Гай Марий. А такие высокие деревья срубить невозможно. И если они все-таки падают, так это потому, что гниют изнутри.
Катул Цезарь ничего не ответил. Сулла сел в кресло и подался вперед, чтобы налить себе вина.
– А теперь о нашем мятеже, Квинт Лутаций, – продолжил он. – Выбрось из головы всякую надежду, что у меня не хватит смелости дойти до самого конца.
– Признаюсь, я тебя совсем не знаю, Луций Корнелий, но за эти два месяца вполне смог оценить твою твердость. Ты готов почти на все, чтобы поступить по-своему. – Катул Цезарь разглядывал свое старинное железное сенаторское кольцо, словно хотел почерпнуть из него силы. – Я говорил это раньше, повторю и сейчас: не будем больше говорить о мятеже. – Он громко сглотнул. – Я согласен с решением армии отступить. При одном условии. О мятеже никому ни слова.
– От имени армии – я согласен.
– Я бы хотел лично отдать приказ об отступлении. После этого… полагаю, ты уже выработал стратегию?
– Абсолютно необходимо, чтобы ты, Квинт Лутаций, сам отдал приказ об отступлении. В том числе и тем, кто ждет нас снаружи. Да, стратегия разработана. Очень простая стратегия. На рассвете армия снимается с места и уходит отсюда как можно быстрее. До наступления завтрашней ночи все должны перейти мост и двигаться на юг от Тридента. Самниты ближе всех располагаются к мосту, поэтому они смогут охранять его, пока не переправятся прочие, а затем перейдут мост сами – последними. Мне же сейчас необходимы инженеры, потому что, как только последний солдат перейдет мост, его придется разрушить. Жаль, что он построен на каменных столбах: их мы снести не успеем. Германцы смогут восстановить переправу. Но у них нет инженеров, а это значит, что работа займет значительно больше времени, чем у нас. Возведенный ими мост может еще несколько раз разрушиться, пока Бойорикс будет переводить через него своих людей. Если он захочет идти дальше на юг, ему придется пересечь реку именно здесь, в Триденте. Поэтому следует максимально замедлить скорость его продвижения.
Катул Цезарь поднялся:
– Тогда давай покончим с этим фарсом. – Он вышел из комнаты и остановился, внешне спокойный. Уже начался процесс восстановления dignitas и auctoritas. – Наша позиция здесь непригодна для обороны, поэтому я отдаю приказ о полном отступлении, – произнес он решительно и отчетливо. – Я дал Луцию Корнелию подробные инструкции, так что командовать отступлением будет он. Однако я хочу, чтобы вы поняли: слово «мятеж» должно быть забыто. Это ясно?
Офицеры пробормотали что-то утвердительное. Все они были рады, что о мятеже можно больше не думать.
Катул Цезарь повернулся, чтобы вернуться в дом.
– Можете быть свободны, – бросил он через плечо.
Когда командиры разошлись, Гней Петрей оказался рядом с Суллой и пошел вместе с ним к мосту:
– Я так понял, что все прошло хорошо, Луций Корнелий. Он справился лучше, чем я ожидал. Лучше, чем это сделали бы другие, подобные ему, клянусь!
– За самомнением у него еще живы остатки ума, – просто отозвался Сулла. – Но он прав, слово «мятеж» больше никогда не должно быть произнесено.
– От меня его не услышат, – горячо заверил Петрей.
Уже совсем стемнело, но мост освещался факелами, поэтому они без труда прошли по рубленым бревнам. На дальнем конце Сулла обогнал центурионов и военных трибунов, которые шли за ним и Петреем, и повернулся к ним лицом:
– Все войска должны быть готовы свернуться, как только начнет светать, – приказал он. – Инженерам и центурионам доложить о готовности здесь, за час до рассвета. А теперь прошу трибунов пойти со мной.
– Я рад, что он у нас есть, – сказал Гней Петрей своему второму центуриону.
– Я тоже, но вот печаль: у нас ведь есть еще он. – Второй центурион показал глазами на Марка Эмилия Скавра Младшего, спешащего за Суллой и трибунами.
Петрей ухмыльнулся:
– Да, не подарок. Завтра я пригляжу за ним. Может, мы и не слыхали никогда слова «мятеж», но самнитов не обманет римский идиот, кем бы ни был его отец.
На рассвете легионы снялись с места. Отход начался при полной тишине, как и все маневры хорошо обученных римских войск. Никакого беспорядка. Первым через мост перешел самый дальний легион, потом перешел легион, который был перед ним, и так далее. Армия словно бы скатывалась, как ковер. К счастью, обоз и все вьючные животные, кроме нескольких коней для высших командиров, были оставлены южнее Тридента и моста. Сулла распорядился отправить их с рассветом задолго до начала движения легионов и отдал приказ, чтобы половина войска обошла обоз и пошла впереди него, а вторая половина следовала за обозом вплоть до Вероны. Сулла знал: если они уйдут из Тридента, то кимвры уже не догонят их.
