Катул Цезарь вернул армию в лагерь под Вероной прежде, чем Бойорикс сумел перевести последнюю из своих повозок через маленький шаткий мосток – пришлось воспользоваться несколькими ненадежными переправами – и германцы двинулись по зеленым равнинам вдоль реки Пад. Сначала Катул Цезарь настаивал на том, чтобы дать кимврам бой у озера Бенак, но Сулла не одобрил этого. Вместо того он заставил Катула Цезаря предупредить жителей всех городов и деревень, от Аквилеи на востоке до Комума и Медиолана на западе, о том, что из Италийской Галлии должны уйти все римские граждане, все люди, пользующиеся латинскими правами, и те галлы, кто не хочет брататься с германцами. Беженцам следует двигаться на юг и оставить кимврам всю Италийскую Галлию по ту сторону Пада.
– Германцы будут похожи на свиней в желудевой каше, – уверенно сказал Сулла, проживший среди них год. – Когда они оценят наши пастбища и вкусят покоя между озером Бенак и северным берегом Пада, Бойорикс уже не сможет собрать свой народ. Они рассеются в сотнях направлений. Подожди – и увидишь.
– Будут грабить, рушить, жечь, – сказал Катул Цезарь.
– Да, и забудут, что им надо делать. Война вылетит из их памяти! Голову выше, Квинт Лутаций! По крайней мере, это самое галльское племя из всех галлов на италийской стороне Альп, и германцы не перейдут Пада, пока не обгрызут его так, как голодный человек объедает куриные косточки. Наши люди далеко уйдут от германцев и унесут с собой все ценное. А земля никуда не денется. Мы отберем ее, когда придет Гай Марий.
Катул Цезарь поморщился, но сдержался. Он уже испытал на себе, каким колючим может быть язык Суллы. И, кроме того, узнал, каким безжалостным был Сулла. Каким холодным, несгибаемым и решительным.
Странно близок он Гаю Марию, хотя… они свояки. Или были свояками. «Отделался ли Сулла от своей Юлиллы?» – гадал Катул Цезарь. В долгие часы раздумий о Сулле он вспомнил слух, прошедший среди братьев Юлиев Цезарей и их семей еще в то время, когда Сулла вдруг возник из небытия и начал участвовать в общественной жизни, а потом женился на Юлилле. Говорили, будто для такой жизни он нашел деньги, убив свою мать (или мачеху?). А еще – любовницу. И племянника. «Когда придет время возвращаться в Рим, – думал Катул Цезарь, – обязательно следует проверить эти слухи. О нет, не стоит использовать их явно и сразу. Умнее припрятать их на будущее, когда Луций Корнелий вознамерится стать претором. Не эдилом, пусть порадуется этому званию, тем более что при этом его кошелек похудеет. Претором. Да, претором!»
Когда легионы вошли в лагерь под Вероной, Катул Цезарь знал: первое, что ему надо сделать, – послать сообщение о печальных событиях при Атесе быстрой почтой в Рим. Если он этого не сделает, то Сулла сообщит сам – через Гая Мария. Важно было, чтобы Рим узнал его версию событий первой. В случаях, когда оба консула находятся на театре военных действий, послание в сенат должно быть адресовано его лидеру. Поэтому Катул Цезарь адресовал свой доклад Марку Эмилию Скавру, принцепсу сената, сопроводив его личным письмом, в котором излагал подробности случившегося. Он доверил отчет и письмо, тщательно запечатанные, молодому Скавру, сыну принцепса, приказав галопом доставить все в Рим.
– Он у нас лучший наездник, – вкрадчиво объяснил Сулле Катул Цезарь.
Сулла поглядел на него с той же ядовитой иронией, как и при беседе по поводу мятежа.
– Знаешь, Квинт Лутаций, ты обладаешь самым изощренным видом жестокости, с каким я сталкивался, – сказал он.
– Хочешь отменить приказ? – насмешливо осведомился Катул Цезарь. – У тебя есть на это право.
Но Сулла только пожал плечами и отвернулся:
– Это твоя армия, Квинт Лутаций. Делай что хочешь.
А он уже сделал, что хотел. Послал молодого Марка Эмилия Скавра скорой почтой в Рим с новостями о собственном позоре.
– Я выбрал тебя, Марк Эмилий Младший, потому что не могу придумать худшего наказания для труса из такой славной семьи! Ты принесешь своему отцу сообщение о военной неудаче и твоей трусости, – ровным голосом сказал ему Катул Цезарь, непогрешимый.
Молодой Скавр – мертвенно-бледный, сильно похудевший, презираемый – стоял вытянувшись и стараясь не встречаться с командующим глазами. Но когда Катул Цезарь объявил, с каким поручением тот поедет, глаза молодого Скавра – более бледная, менее красивая копия зеленых глаз его отца – невольно обратились к надменному лицу Катула Цезаря.
– Пожалуйста, Квинт Лутаций! – испуганно воскликнул он. – Пожалуйста, умоляю, отправь кого-нибудь другого! Позволь мне увидеться с отцом в свое время!
– Твое время, Марк Эмилий Младший, – это время Рима, – ледяным тоном отрезал Катул Цезарь. – Ты галопом поскачешь в Рим и отдашь принцепсу сената мой консульский пакет. Хотя ты и оказался трусом на поле битвы, но, к сожалению, ты у нас лучший наездник. Имя у тебя достаточно известное, оно обеспечит тебе лучших коней на всем пути. Не бойся! Германцы далеко. Они на севере. Тебе никто не будет угрожать.
Молодой Скавр, как мешок в седле, ехал миля за милей в Рим – по Анниевой дороге, потом по Кассиевой, более короткому, но скверному пути. Голова его качалась в такт, зубы стучали, словно удары сердца, действуя удивительно успокаивающе. Временами он разговаривал сам с собой.
– Если бы я собрал там все свое мужество, как вы полагаете, смог бы я? – вопрошал он воображаемых слушателей – ветер, дорогу, небо. – Что мне делать, если я не смелый, отец? Откуда берется смелость? Почему я не получил своей доли? Как мне рассказать тебе о боли, страхе, ужасе, которые я почувствовал, когда эти ужасные дикари явились – с ревом и криками, как Фурии? Я не мог двинуться с места! Я даже не мог контролировать свой кишечник, не говоря уже о сердце! Оно раздувалось, раздувалось, пока не лопнуло! Я упал без чувств, радуясь тому, что мертв! А потом я очнулся и понял, что жив, все еще охваченный ужасом. Я… обгадился! Солдаты, которые унесли меня с поля боя, смывали с себя в реке мое дерьмо на моих глазах – с таким презрением, таким отвращением! О отец, что такое смелость? Где затерялась моя доля мужества? Отец, выслушай меня, позволь мне объяснить! Как можешь ты осуждать меня за то, чего во мне нет? Отец, выслушай, выслушай меня!
Но Марк Эмилий Скавр, принцепс сената, так его и не выслушал. Когда его сын прибыл с пакетом от Катула Цезаря, он находился в сенате, а когда вернулся домой, то сын заперся в своей комнате, передав через управляющего, что привез пакет от консула и будет ждать в своей комнате, пока отец не прочитает и не пошлет за ним.
Скавр сначала прочитал донесение, с мрачным видом, но благодарный, по крайней мере, за то, что легионы сохранены. Затем он стал читать послание Катула Цезаря. Губы его громко повторяли слово за словом, он все глубже вдавливался в кресло, пока, кажется, не уменьшился вдвое. Слезы полились прямо на письмо, оставляя на нем размытые пятна. Конечно, он знал, кто такой Катул Цезарь. Эта часть донесения отнюдь не удивила его, и он искренне порадовался, что такой сильный и бесстрашный легат, как Сулла, вовремя оказался под рукой.
